Джордж Мартин - Воины

Как бы то ни было, «Харвуд» был спасен, и лагерь утих, хотя и пребывал в состоянии беспокойной настороженности. Ближе к рассвету Грей вернулся в лагерь, зашел проведать Вудфорда и узнал, что в результате набега погибло двое людей и еще троих взяли в плен и утащили в лес. Трое индейцев тоже были убиты, еще один был ранен — Вудфорд собирался допросить этого человека, пока он жив, но не рассчитывал получить от него какие-нибудь полезные сведения.

— Они все молчат как рыбы, — сказал он, потирая покрасневшие от дыма глаза. Под глазами у него набухли мешки, лицо посерело от усталости. — Просто закрывают глаза и затягивают свою треклятую песню смерти. И как ты с ними ни бейся — поют, и все тут.

Грей услышал эту песню — или ему показалось, — когда он устало заполз в одолженную у кого-то палатку. Уже светало. Слабый, высокий звук вздымался и опадал, подобно шороху ветра в листве над головой. Он тянулся некоторое время, потом резко обрывался и тут же начинал звучать вновь, слабый, прерывистый.

«О чем поет этот человек? — гадал Грей, балансируя на грани сна. — Важно ли для него, что никто из тех, кто его слышит, не понимает, о чем он поет? Быть может, тот разведчик Маноке, его зовут Маноке, — где-то рядом. Может быть, он понимает...»

Палатка, которую Том нашел Грею, стояла в конце ряда. Воз можно, он выселил отсюда какого-нибудь младшего офицера, по Грей не собирался возражать. Палаточка была тесная, здесь едва хватало места для парусинового тюфяка, брошенного прямо па землю, и ящика, служившего столом, на котором стоял пустой под свечник, но все же это было какое-никакое, а укрытие. Когда Грей возвращался в лагерь, начинал моросить дождь, а теперь дождь деловито забарабанил по парусине, наполняя воздух сладковатым запахом сырости. Если песня смерти и продолжала звучать, ее сделалось не слышно за шумом дождя.

Грей перевернулся на другой бок, шурша сеном, которым был набит тюфяк, и тут же заснул.

Проснулся он внезапно и обнаружил, что лежит лицом к лицу с индейцем. Он инстинктивно встрепенулся, индеец в ответ издал негромкий смешок и слегка отодвинулся. Грей обнаружил, что никто не собирается приставлять ему нож к горлу, и пришел наконец в себя, как раз вовремя, чтобы не убить разведчика Маноке на месте.

— Ч-что? — выдавил он, торопливо протирая глаза. — Что такое?

«И какого черта ты делаешь в моей постели?»

В место ответа индеец обхватил рукой его голову, привлек его к себе и поцеловал его. Язык мужчины скользнул по его нижней губе, ящеркой юркнул в рот и тут же исчез.

И сам индеец исчез тоже.

Грей, моргая, перекатился на спину. Приснилось, должно быть... Дождь припустил еще сильнее. Он втянул в себя воздух: в палатке, конечно, пахло медвежьим жиром и мятой — он ведь сам им мазался, — мерещится ему или в воздухе чувствуется запах меди? Сделалось светлее — должно быть, уже наступил день: он слышал,

как барабанщик проходит между палаток, поднимая солдат. Барабанная дробь сливалась с шумом дождя, с криками сержантов и капралов — но снаружи все еще было мутным и серым. Должно быть, он проспал не более получаса...

— Господи Иисусе! — пробормотал Грей, неловко повернулся и натянул на голову мундир, пытаясь заснуть снова.

«Харвуд» медленно шел вверх по реке, высматривая французских мародеров. Еще несколько раз поднимали тревогу. Один раз во время ночевки на берегу на них снова напали враждебные индейцы. На этот раз все закончилось благополучно: четверо разбойников были убиты, ранен был только один поваренок, да и тот не серьезно. Потом пришлось на некоторое время задержаться, выжидая пасмурной ночи, чтобы незаметно проскользнуть мимо крепости Квебек, грозно высящейся на утесах. Их все равно заметили, и пара пушек выстрелила в их сторону, но не попала. И вот наконец впереди показался порт Гареон, штаб-квартира генерала Вольфа.

Сам городок был почти что поглощен разросшимся вокруг военным лагерем, ряды палаток раскинулись на много акров во все стороны от небольшого поселения на берегу реки, и над всем этим возвышалась небольшая французская католическая миссия — ее крошечный крест еле виднелся на вершине холма за городом. Французские обитатели городка, равнодушные к политике, как и все торговцы мира, с чисто галльской непринужденностью пожали плечами и деловито принялись обсчитывать оккупантов.

Грею сообщили, что самого генерала в Гареоне нет: он ушел куда-то с частью своих войск, однако в течение месяца должен вернуться. Подполковник, не имеющий ни особых поручений, ни своего отряда, которым он командует, был всего лишь головной болью для всех: ему предоставили квартиру, соответствующую его рангу, и вежливо выпроводили прочь. Не имея никаких обязанностей, Грей только плечами пожал и отправился разыскивать капитана Каррузерса.

Найти его оказалось нетрудно. «Патрон» первого же кабачка, куда завернул Грей, охотно сообщил ему, что le capitaine снимает комнату в доме вдовы Ламбер, неподалеку от церкви католической миссии. Возможно, что это можно было узнать и любом кабачке. Когда они с Чарли водили знакомство, он уже тогда был не дурак выпить и, по-видимому, не изменил своим привычкам, судя по нему, как оживился «патрон», стоило Грею упомянуть имя Каррузерса. Впрочем, принимая во внимание обстоятельства, Каррузерса можно было понять.

Вдова — молоденькая, с каштановыми волосами, весьма привлекательная, — уставилась на английского офицера с глубоким подозрением, но стоило ему упомянуть, что он старый друг капитана Каррузерса, ее лицо тут же смягчилось.

— Воn[18], — сказала она, распахивая дверь настежь. — Он очень нуждается в друзьях!

Он миновал два марша узкой лестницы, поднимаясь в мансардy, где обитал Каррузерс, и с каждым шагом чувствуя, как вокруг становится теплее. Сейчас это было даже приятно, но днем тут, должно быть, была страшная духота. Он постучался и радостно вздрогнул, услышав знакомый голос Каррузерса, приглашавший его войти.

Каррузерс сидел в одной рубашке за расшатанным столом и что-то писал. По одну сторону от него стояла чернильница, сделанная из тыквы, по другую — кувшин с пивом. Он взглянул на Грея, поначалу не узнал его; потом его лицо озарилось радостью, и он вскочил, едва не опрокинув и кувшин, и чернильницу.

— Джон!

Грей не успел протянуть руку, как очутился в объятиях, — и от души обнял старого приятеля. Он вдохнул запах волос Каррузерса, ощутил прикосновение его небритой щеки — и на него нахлынули воспоминания. Но, несмотря на радость встречи, он сразу почувствовал, как исхудал Каррузерс, нащупал кости, выпирающие сквозь одежду.

— Я уж думал, ты не приедешь! — повторил Каррузерс, наверное, раз в четвертый. Он наконец выпустил его и отступил назад, улыбаясь и вытирая глаза, которые невольно увлажнились.