Таисия Пьянкова - Память выдумки

Гибкий весенний лист на упругом стебле качнулся перед Ясиным лицом. Из-под него, умытое росою, выглянуло не по времени спелое соплодие этакая снизка журавицы[7], каждая ягода которой представилась величиною в кулак младенца.

"Поди-ка с осени висит", - подумалось Пичуге. Но стоило ей присмотреться сквозь все еще густой туман, как она обнаружила на соседнем дереве ореховую гроздь. Зеленовато-молочные ядра, готовые вывалиться на землю, выглядывали из растрещин косматой лиловой кожуры. А вот издали показали ей аршинные язычища гороховые стручки. Они чудом удерживали в сахарных створках штук по семь горошин, которыми, высуши, можно было бы заряжать пушку...

Пичуга была готова ко всякому диву, но чтобы ожил выдуманный ею сад! Такому поверить сразу она не могла. Сколько бы она удивлялась невероятному - сказать трудно, когда бы вдруг за пологом со всех сторон обступившего ее чуда не послышались шаги. Кто-то стремительный мелькнул алым нарядом меж ветвей и стал удаляться. Он не продирался чащей, не ломал веток; Пичуга поняла, что не зверь по зарослям рыскает, а следует торной тропою человек.

Забывши о том, какой небылью очутилась она в дивном саду, Яся заспешила выбраться на дорогу. Надо было догнать уходящего, чтобы хоть немного определиться - куда она попала?

Увидевши впереди легкую алую накидку на стройной девушке, Яся забыла всякую робость и бегом припустилась догонять уходящую...

ВзговориласяЯга Змиевна:- Коль ответишь мненесогласием,я воздам тебе одиночеством;красота тебестанет карою,молодостьтоской безысходною,здравиебедой вековечною...

За великим изобилием сада вдруг да сразу пустыня, уязвленная немалой впадиной, со всех сторон окруженной скалами. Два солнца висели над провалом. Одно краснощекое, привычное, теплилось в скором закате по ту сторону пропасти. Оно было смущено усталостью, но медлило уйти на покой, как бы страшась покинуть Землю на произвол небесного собрата, готового залить мир своим черным сиянием.

Тяжко пояснить, каким светом способна сиять чернота. Должно быть, имеется предел ее спелости, превысивши который, начинает она отдавать себя гибельными лучами...

Еще не подпавши путем под их влияние, Пичуга ощутила смуту - какую-то стыдливую тревогу: вроде бы она явилась воровать. Захотелось спрятаться от черного догляда.

Кто знает, как бы она поступила, когда бы краснощекое светило не улыбалось ей да полыхающая налету накидка девушки не манила ее за собой.

Но тут хозяйка алого наряда столь решительно ступила на край обрыва, что не успевшая догнать ее Пичуга вскрикнула: куда ты, дескать, упадешь! Девушка дрогнула, остановилась, помедлила оглядевшись, и, по высеченным в скале ступеням, стала спускаться в провал. Она не увидела Ясю, хотя простору меж ними было не так уж и много.

"Права Северга, - подумалось Пичуге. - Сном я вышла из тела своего, им и присутствую в этом мире. А кому дано видеть чужой сон?"

Не стала Яся другой раз окликать девушку, а молча последовала за нею в надежде, что со временем все объяснится само собой.

ВзговориласяЯга Змиевна:- Коль и тут ты мневоспротивишься,я на твой Эдемнапущу огонь,нагоню волну,дуну стужеюсорока мироввсе возьмется сноми пустынею...

Следом за хозяйкою алой накидки Пичуга сошла в провал и там поняла, что снова оказалась в той самой котловине, посреди которой должен был громоздиться каменный тур. Но ни капища, ни покрытой плесенью черной глубины не оказалось. Под ногами покоилась надежная твердь и только.

Покуда Яся узнавала окрестность, хозяйка алой накидки отдалилась. Пришлось снова ее догонять. Вдруг там, где должно было бы выситься остряку, отворилось окно невеливого озера, которого Пичуга странно не заметила с высоты обрыва. Озеро поражало своей чистотой. Стебли подонной травы поднимались из глубины в такой проглядности, вроде бы их только что промытыми да оглаженными выставили напоказ очень старательные русалки. Необычных видов и расцветок сновали среди лощеной зелени рыбицы. Они как бы водили замысловатый хоровод...

Девушка определила себе место у самой воды и стала лицом к закатному солнцу. Яся же затаилась поодаль...

Как только краснощекое светило коснулось отражением кромки озерного берега, девушка вскинула к плечу ладонь. Но перемен никаких не случилось, ежели не считать того, что на воду лег отблеск луча. Яся потянулась удостовериться в своей догадке и чуть было не свалилась в воду. Но не знак черной звезды, впаянный в ладонь хозяйки алого наряда, поразил ее. Перед нею стояла та красавица, которая была погребена в ледяной волне.

ВзговориласяЯга Змиевна:- Что ж, красавица,на себя пеняй:за твою ли занеуступчивость,от твоей ли отненаглядностибыть душе твоейотделенною,чтоб в веках бродитьнеприкаянно...

Словно кто со стороны подсказал Ясе, что, кинься она в новые бега, этой встречи ей все равно не избежать. Не лучше ли подождать, что же будет дальше?

Но кроме нарастающего в лице девушки отчаяния, ничего не менялось. Тогда Пичуга подумала - а не выпустить ли и ей солнечного зайчика?

Отданный от запоны луч метнулся и заиграл на воде светлым пятнышком. Красавица заволновалась, повела свой отсвет в сторону отраженного в воде светила. Яся догадалась последовать ей...

Когда оба луча слились на лике заходящего солнца, озеро нежданно высохло: вода в нем оказалась всего лишь игрою света. Только что колыхавшиеся стебли водорослей выстелились по сухому дну мозаичным изображением, а рыбицы прилипли до узорчатого настила дивными картинками. Однако и эта явность, стоило солнцу закатиться, потускнела и пропала. При озарении же черного света, дно озера и вовсе исчезло. Взамен его развергся широченный колодец...

ВзговориласяЯга Змиевна:- Ей, душе твоейнеприкаянной,сотни сотен раз,через сотню лет,навещать тебяв живой небыли,соглашать тебя,угодивши мне,дать ей маятнойотпущение...

Из кромешной тьмы колодца, на две трети видимой глубины, медленно поднялась в темно-синем блеске островерхая башня. Маковица ее столь же неторопливо раскрыла огненный зев и выпустила из нутра своего тотчас узнанный Пичугою Алатырь-камень. На этот раз камень не стал дожидаться голоса, и свет его морозный не рассыпался радугой. Наоборот. Волны метелицы взялись быстро перемежаться темными прорывами, которые множились, покуда напрочь не заполнили собой всю начальную белизну.