Гай Кей - Дорога в Сарантий

— Ты хочешь уйти на покой? — спросил пораженный Скортий.

— Хочу, — мягко ответил Асторг, — мне тридцать девять лет. Да, я хочу уйти.

— Тебя не отпустят. Болельщики Синих потребуют, чтобы ты вернулся.

— И я вернусь. Один раз. Два раза. За определенную плату. А потом дам своим старым костям заслуженную награду и оставлю переломы, шрамы и опасные падения тебе или даже более молодым парням. Ты себе можешь представить, сколько ребят погибло на беговой дорожке у меня на глазах с тех пор, как я начал участвовать в гонках?

Скортий сам повидал достаточно смертей за свою короткую карьеру и мог не отвечать на этот вопрос. За какой бы цвет они ни выступали, разъяренные болельщики другой факции желали им смерти, увечий, переломов. Люди приходили на ипподромы, чтобы увидеть кровь и услышать вопли, а не только восхищаться скоростью. Убийственные проклятия на вощеных дощечках бросали на могилы, в колодцы, в цистерны, закапывали на перекрестках дорог, забрасывали в море при лунном свете со стен Города. Алхимики и хироманты, и настоящие и шарлатаны, за плату посылали смертоносные заклинания против названных им возничих и лошадей. На ипподромах Империи возничие вели гонку со Смертью, а не только друг с другом. Геладикос, сын Джада, погиб в своей колеснице, а они — его последователи. Или некоторые из них.

Двое возничих несколько мгновений стояли молча, наблюдая за бурлящей толпой из тени под аркой. Если бы болельщики их заметили, их бы тут же окружила толпа, Скортий это понимал.

Но их не заметили. Помолчав, Асторг очень мягко произнес:

— Тот человек. Вон в той группе людей. Все Синие. А он — нет. Он не из Синих. Я его знаю. Интересно, что он там делает?

Скортий, почти без интереса, посмотрел туда и успел увидеть, как упомянутый человек поднес сложенные руки ко рту и крикнул звучным, далеко разнесшимся голосом патриция:

— Далейна на Золотой Трон! Синие за Флавия Далейна!

— Вот это да! — произнес Асторг, первый возничий Синих, почти про себя. — И здесь тоже? Какой же он умный негодяй!

Скортий понятия не имел, о чем говорит его старший товарищ.

Только много позже, вспоминая об этом, сопоставляя события, он понял.

Сапожник Фотий уже какое-то время рассматривал этого крепкого гладковыбритого мужчину в идеально отглаженной синей тунике.

Стоя в группе, где вопреки обычаю смешались болельщики и горожане, принадлежность которых к какой-либо факции трудно было определить, Фотий вытирал лоб рукой и пытался не обращать внимания на пот, струйками текущий по спине. Его одежда пропиталась им и запылилась. Зеленая туника стоящего рядом Паппиона тоже. Лысеющую голову стеклодува прикрывала шапка, которая когда-то, возможно, и была красивой, но теперь скукожилась и стала предметом всеобщих насмешек. Уже стало невыносимо жарко. С восходом солнца ветер стих.

Этот крупный, слишком элегантный человек вызывал у него беспокойство. Он уверенно стоял в группе болельщиков Синих, где было много лидеров — тех, кто руководил скандированием во время начала процессий и после одержанной победы. Но Фотий никогда его прежде не видел, ни на трибунах Синих, ни на одном из пиршеств, ни во время церемоний.

Он неожиданно толкнул локтем Паппиона.

— Ты его знаешь? — Он махнул рукой в сторону того человека. Паппион, пощипывая верхнюю губу, прищурился от яркого света. И внезапно кивнул:

— Один из наших. Или был им в прошлом году. Фотия охватило чувство торжества. Он собрался было подойти к группе Синих, когда тот человек, за которым он наблюдал, поднес руки ко рту и громко выкрикнул имя Флавия Далейна, предлагая в императоры этого очень хорошо известного аристократа.

В этом не было ничего особенного. Но когда через мгновение такой же крик раздался в разных частях ипподрома — от имени Зеленых, снова Синих и даже от имени более малочисленных Красных и Белых, а затем от имени одной гильдии ремесленников, потом еще одной и еще одной, сапожник Фотий громко рассмеялся.

— Во имя Святого Джада! — с горечью воскликнул Паппион. — Он считает нас всех глупцами?

Факции были знакомы с методом «спонтанных одобрений». У них имелись специально отобранные и обученные люди, которые должны были начинать и поддерживать выкрики в критические моменты дня гонок. Часть удовольствия принадлежать к факции состояла в том, чтобы слышать, как над ипподромом несется клич «Слава Синим!» или «Победоносный Асторг будет побеждать вечно!». Этот мощный клич был точно рассчитан по времени и разносился по северным трибунам, по их закругленному концу и вдоль другой стороны трибун, пока возничий-победитель совершал свой круг почета мимо молчаливых, унылых болельщиков Зеленых.

— Наверное, считает, — обиженно сказал стоящий рядом с Фотием человек, — что могут знать о ком-нибудь из нас Далейны?

— Это почтенное семейство! — вмешался кто-то, еще.

Фотий оставил их спорить. Он пересек площадку и подошел к группе Синих. Ему было жарко, и он злился. Он хлопнул чужака по плечу. Вблизи он почувствовал запах, идущий от этого человека. Духи? На ипподроме?

— Во имя Джада, кто ты такой? — требовательно спросил он. — Ты не из Синих, как ты смеешь говорить от нашего имени?

Человек обернулся. Он был полным, но не толстым. У него были странные, светло-зеленые глаза, которые сейчас рассматривали Фотия так, словно он был насекомым, заползшим во флягу с вином. Фотий удивился, несмотря на беспорядочно скачущие в голове мысли, как может туника оставаться такой свежей и чистой здесь, в это утро.

Другие услышали его вопрос. Они смотрели на Фотия и на чужака, который с презрением произнес четким, резким голосом:

— Смею предположить, что ты — уполномоченный летописец Синих в Сарантии? Ха! Ты, наверное, и читать-то не умеешь.

— Он, может, и не умеет, — сказал Паппион, решительно подходя к ним, но ты прошлой осенью носил тунику Зеленых на нашем пиру в честь закрытия сезона. Я тебя помню. Ты даже произносил тост. Ты был пьян!

Очевидно, самозванец отнес Паппиона к тому же классу ползающих насекомых, что и Фотия. Он сморщил нос.

— А что, какие-нибудь новые правила запрещают человеку менять свои пристрастия? И мне не позволено наслаждаться триумфами могучего Аспорта?

— Кого? — переспросил Фотий.

— Асторга, — быстро произнес чужак. — Асторга из факции Синих.

— Убирайся отсюда, — сказал Дацилион, который на памяти Фотия всегда был одним из лидеров Синих и который нес знамя на церемонии открытия ипподрома в этом году. — Немедленно убирайся!

— Сначала сними эту синюю тунику! — сердито прохрипел еще чей-то голос. Разговор стал громким. К ним начали поворачиваться головы. По всему ипподрому слишком согласованные голоса подставных лиц продолжали выкрикивать имя Флавия Далейна. Охваченный приливом жаркого гнева, который был сродни радости, Флавий ухватился потной рукой за чистую голубую тунику на груди самозванца.