Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Девушка перевела дыхание, попеременно оглядываясь на песчаные всполохи, поднимаемые ветром, и жесткие песчинки, что при дуновении ветра, больно хлестали по обнаженной коже, обжигали, как змеиные жала. Она выпрямилась, попятившись на мужчину, чей лик оставался во владениях мирной дремоты, зато губы его побелели и растрескались, и с уголков рта бежала кровь, словно он испил кубок красного вина с терниями. И тут она обратила внимание на длину его волос, что доставали почти до самой поясницы. Редкое явление за пределами столичных стен, попадись он на глаза гвардейцам Императора или небесным служителям Януса, он тотчас лишился бы головы за кощунство над традициями, которые ставились выше жизни. Волосы отпускали лишь мужчины благородного происхождения, что означало, что он либо глупец, рыщущий в поисках бессмертной славы и собственной самовлюбленности, либо в жилах его текла родовитая кровь. Дворянам не пристало разгуливать в образе нищих и ползать в грязи, отзываясь на оклики о помощи отребья, а надобно носить бархатные дублеты с изысканной вышивкой и сапоги из лучшей кожи, украшать камзолы золотыми брошами с гербом своего дома, прикалывая их на грудь, и статной походкою ступать по дорогам, выстеленных шелками, а губы смаковать должны гранатовый и виноградный соки. Она задумчиво изучала лицо молодого человека, что был немногим старше ее лет. Был в ее жизни один уничижающий изъян, если к чему-то воспитала она ненависть, то никогда более не простит и не примет, даже если долг ее — сама жизнь. Порой она корила себя за это, но для нее они были хуже трупных червей. Их беспечность и непринужденность, безнаказанность и своеволие, алчная вседозволенность.

Девушка со свистом втянула в себя воздух, когда услышала колебания в песчаных вихрях, и земля задрожала под ее ногами, когда в нескольких метрах поодаль каменными осколками и бороздами разошлась мощеная широкими плитами дорога. Воздушная волна от подземного взрыва отбросила ее в сторону, и она больно ударилась головой о каменную стену, ощущая, как греет затылок кровь. Она пыталась задержать дыхание, чувствуя, как таит перед глазами мир, окутываясь в одеяло полупрозрачной дымки, и в канувшем забвении, увидела, как два молниеносных светлых огня атакуют ее с двух сторон, целясь ровно в макушку. Она откинулась вперед, расцарапав себе локти и колени в кровь, больно приложившись лицом к вековым слоям земли, и сглатывая металлический привкус, пробудивший от оцепеневшего ужаса. Ее спину осыпала мелкая россыпь, и она поднялась с колен и на шатающихся ногах понеслась без оглядки вперед, но не смогла преодолеть и метра расстояния. Один из каменистых заостренных обломком угодил прямо в голень, и она споткнулась при первом же шаге, и боль все четче отдавалась в висках, а разум впитывал беспощадные отголоски острой муки, от которой хотелось выть. Не слыша дальних разрушений колоннады пролегающей впереди аллеи и покатистых разрывов поваленных колонн, она царапала под собой крупные комья рыхлой почвы и щебенки, проползая на четвереньках и оставляя за собой бледно-розоватую тропинку кровавых разводов. Нет, она не умрет здесь, ни в этом храме могильной скверны, только бы у нее хватило сил, только бы у нее было оружие, способное противостоять жестокости и ненависти, пропитавшие теснящиеся стены домов и каждую крупицу желтеющего песка, что затмевало яркостью солнечный блик, и будто этот золотой свет оперения феникса проникал под саму кожу, циркулируя по венам, превосходя красный цвет крови. Вдыхая глубоко в себя тяжелый воздух пыли, гнили и гари, она крепко вцепилась пальцами в краеугольный обломок зеленого камня, ощущая пальцами пузырчатую кровь и рваную рану, и потянув на себя гранитный кусок, резко выдернула его из своей плоти. Она не обращала внимания на отдаленные отзвуки ударов черного меча, что зловещей тучей сокрушал неведомых врагов, хотя в голове предательски шептал голос, что она убийца, ничтожная тварь, что оставляет в беде людей, спасших ее от смерти. Но смерть палящими цепями сковывала ее, ей казалось, что сейчас из-под песка потянутся невидимые серебристо-белые паутины, превращающиеся в руки мертвецов черных как пепел и безлунная ночь, а она хваталась за воздух, и голос ее пропал, и немощь выкрикнуть хотя бы слог обернулись ее пагубою. А потом она поняла, что виной этих видений стали ее глаза, и неприятная пульсация в зрачках воздвигала перед взором чудотворные миражи, граничащие с реальным миром, повествуя ей о том, что было и то, что будет.

— Только не сейчас, — прошипела она, притаившись за углом в небольшой щели между двух зданий. — Мне сейчас не до пророческих видений. Ее лицо скривилось от внутренней головной боли, стучащей в висках, словно прожигающий виски металл, она прикусила себе руку, чтобы ненароком не откусить себе язык, и упивалась льющимися из глаз солеными слезами, и у слез ее был вкус моря, через который она пересекала границу, спасаясь бегством. Ей всегда казалось, что нет ничего важнее собственной жизни, возможности делать вдох и наслаждаться вкусом хлеба, утолять жажду прохладной водой, слушать свист ветра и наблюдать за перекатами мягкой изумрудно-сиреневой пены облаков. Если она позволит себе умереть, то тогда все потуги ее близких, родителей, что отдали свои мечты и жизни ради нее были напрасны. Возбуждение пронзило каждый член и конечность, когда она решилась противостоять приступу новых видений, чтобы успеть выбраться из пробудившегося города, готового пожрать незваных искателей, но так и не смогла выбраться из призрачного плена. Когда она пыталась подняться, оперевшись о мраморные стены, гладкие, как поверхность зеркала, ее сознание померкло, и под пальцами она почувствовала, как кровь струится по штукатурке, а под ногами земля дребезжит, разрываясь на части, словно пергаментные листы и черные глазницы скелетов вглядываются из подземного мрака в ее живые глаза, протягивая к ней изветшалые руки со слезающей бледной кожей. Живые мертвецы, гниющие, но не познавшие в смиренной усыпальнице покоя. И хоть она знала, что все происходящее не более чем иллюзия, созданная ее даром, открывающая перед ней границы грядущего, она все осязала, слышала и чувствовала. Как костлявые холодные и влажные черепа простирают свои истлевшие тела, как чужая кровь, будто парное молоко заливает ее с головой. Красная пелена затопляла все вокруг и уже подступала к ее горлу, а фигуру удерживали мертвецы, и как бы она ни пыталась отбиться, как бы ни рвалась на волю из гниющих объятий, они удерживали ее с не дюжей силой исполинов. Она кричала, когда суставы умерших коснулись ее лица, а вены змеями проникали под кожу, просачивались обожженными иглами, а рот наполнялся кровью, от которой она задыхалась, давилась и неистово кашляла. Девушка тонула, и уже когда одна лишь ее рука еще колыхалась над буйствующими алыми волнами, усыпанной горами ушедших в пустоту душ, стараясь отыскать в умирающей надежде хоть что-нибудь, чтобы схватиться, удержаться в бытие, ее запястье сжала сильная ладонь, медленно вытягивающая ее из непреодолимого кошмара.