Инна Зинченко - Мастер перекрёстков

Поднимаясь по широким ступенькам наверх в кабинет Князя, Макс вдруг испытал странное настолько странное чувство, что даже остановился на мгновенье. Ему показалось, что на него кто-то смотрит. Он оглянулся, но никого, кроме Кости так и не смог обнаружить, лишь старый меч, прибитый намертво к стене сверкнул кровавым рубином, вправленным в эфес. Максу даже показалось, что этот камень похож на глаз неизвестного хищника, сверкающий в темноте. Перехватив его взгляд, охранник объяснил:

— Этим мечом Светлейший убил свою первую жену, там даже кровь осталась. Галимат прибил его здесь в назидание своей будущей супруге.

Лекарь криво усмехнулся. Да, о благосклонности Госпожи Литы можно и не мечтать, потому что такое наглядное пособие отворотит от прелюбодеяния даже самую легкомысленную женщину. Неудивительно, что Княгиня ведёт себя так холодно и неприступно, удивительно, что она вообще позволяет себе общаться с мужчинами.

Дальше они уже пошли быстрее. Перед дверью Светлейшего Кость посторонился и пропустив вперёд Макса, остался в коридоре.

Князь его ждал, но по всему было видно, что чувствовал он себя хорошо.

— Садись, лекарь, мне нужно с тобой поговорить, — голос его прозвучал как-то зловеще и Макс напрягся, стараясь при этом ничем не выдать своего страха.

— У Вас ведь, Светлейший, сегодня нет проблем со здоровьем, — осторожно начал он разведку боем, - так зачем Вы меня вызвали?

Галимат расхохотался и хлопнул Макса по плечу, выражая таким образом своё расположение. Но смех резко оборвался и взгляд Князя стал жёстким и холодным.

— Как ты относишься к пыткам? — Неожиданно спросил он.

Макс оторопел. Начинается! Надо было бежать сломя голову из этого проклятого места! Губы у него дрогнули, выдавая волнение и голос зазвенел от испуга:

— Плохо. Я очень плохо отношусь к пыткам.

— В этом я не сомневался, — вновь добродушно загудел Светлейший, — но тебе придётся при этом присутствовать. Не хочу я, чтобы преступники умерли раньше, чем я узнаю то, что мне нужно.

Поняв, что пытать собираются не его, Макс вздохнул облегчённо и вздох этот от Князя не укрылся, он сразу же догадался, о чём думает его лекарь и усмехнулся в усы.

— Не дрейфь, Макс, — Светлейший в первый раз назвал его по имени, знаешь, как говаривал мой отец? Он мне всегда твердил: Сын, жизнь относится к человеку так, как он относится к ней. Если ты чего-то боишься, то это что-то с тобой рано или поздно произойдет. Будешь жаловаться — никогда не сможешь почувствовать себя счастливым. А уж коли полюбил, то люби, а не приноси себя в жертву и не стремись к обладанию и тогда тебя тоже полюбят! Мой батюшка был мудрым человеком и поэтому умер хорошей смертью, быстрой, в бою.

Ох, — подумал Макс, — вот только этих нравоучительных бесед мне только не хватало для полного счастья!

— Я так понимаю, что Ваш отец был вполне доволен своей судьбой? — Поинтересовался он язвительно, потому, что уже знал, что папашу Галимата изрубил на куски кто-то из рода Грифаром, кто именно так и осталось неизвестным. Князь уловил в словах Макса иронию и нахмурился.

— Я знаю, что ты думаешь, но всё не так просто, как тебе кажется. Все мои предки, начиная с прапрадеда, умирали мучительно и долго. Прадед скончался после длительной болезни, причины которой ни один из лекарей выяснить так и не смог. Деда моего захватили в плен и он умирал долго от голода и пыток, так что, сам видишь, отцу повезло. Всё относительно в этом мире, парень, поверь мне.

Тоже мне Эйнштейн, — начал потихоньку выходить из себя Макс, — расфилософствовался на ночь глядя.

А потом они долго шли по запутанным коридорам замка, спускались в подвал и шли куда-то в освещении светильников, напоминающих яичные желтки — такие же гладкие, блестящие и жёлтые, почти не дающие света. Макс поёживался то ли от холода, то ли от того в чём ему предстояло участвовать. Несколько раз он останавливался, чтобы отдалить эту неприятную минуту и, кажется, Светлейший прекрасно понимал в чём причина его медлительности, ядовитая улыбка не сходила с его губ, когда он бросал короткие взгляды на своего, побелевшего от напряжённого ожидания, лекаря.

— Вот, лекарь, будет тебе работа, — ехидно заявил Галимат перед тяжеленной, тёмной дверью.

Макс обречённо вздохнул.

В холодном, пахнущем плесенью подвале, подвешенные на железных цепях к потолку, болтались два измученных человека. В них Максим не сразу узнал тех двоих, которые нагрянули к нему ночью, настолько хорошо над ними поработал неизвестный палач. Галимат хохотнул и, указывая на пленников пальцем заявил:

— А ведь они тебя, лекарь, хотели похитить.

Что-то часто меня в последнее время похищать стали, мода у них, что ли такая пошла?: — уныло подумал Макс. А Светлейший взял со стола жуткую плётку-семихвостку со свинцовыми шариками на концах и, широко размахнувшись, со знанием дела, стеганул одного из пленников. Несчастный хрипло застонал.

— Я всё Вам сказал, Светлейший, — взмолился бедолага. — Чего ещё Вы от меня хотите?!

Там, где прошлась плётка, появились багровые полосы, которые быстро набухали кровью. В сумраке подвала Максу эта кровь показалась чёрной. При виде страшных ранений у него сжалось сердце. Нет, крови он конечно же не боялся — врач, как никак, но вид человеческих страданий, которые можно предотвратить, сводил с ума. Это не тяжёлая болезнь, от которой никуда не денешься, нет, это всего лишь придурь местного самодура!

— Мой папа, — поучительно произнёс Князь, — говаривал, помнится: Жизнь ломает только тех, кто ломается. А тех, кто не ломается, она просто проверяет, чтобы потом наградить. Поверь, шпион, мой папа был очень мудрым человеком.

Блин, — сделал вывод лекарь, — у него не папа был, а какой-то Конфуций — на каждый случай жизни найдётся очередная папина цитата! А Светлейший тем временем отложил в сторону плётку и взял большой и, похоже, острый нож. Максу стало не по себе. Что ещё затеял этот маньяк?

— Что Вы собираетесь делать, Князь? — Спросил он испуганно.

— Я собираюсь вырезать у него со спины себе ремень, — спокойно ответил Светлейший и Макса затошнило от одной только мысли свидетелем чего ему предстоит стать. Он побелел, как бумага и сжал кулаки. Максим знал немало разных недоумков, для которых чужая жизнь ничего не стоит, но Галимат казался ему хуже всех этих, обиженных жизнью, отморозков, потому, что в его руках была реальная власть, а у тех — только ножи и кастеты.

— Светлейший, зачем Вам это? — Спросил он с тоской в голосе.

— Чтобы никакие Грифаровы шпионы по моей земле не ползали! — Гневно выкрикнул Князь. — Слишком много они себе позволяют!