Пола Вольски - Великий Эллипс

— Цвет лица темный, как у чернорабочего.

— Это загар, привезенный с Бомирских островов, он скоро сойдет. Может быть, умываясь молоком перед сном…

— Выражение лица неприятное — недостает наивности и чистоты. Я думаю, причина здесь в контуре губ, они слишком толстые для истинно утонченной девушки, и эта вечно недовольная гримаса…

— Ваше собственное чувство справедливости, сэр, едва ли дает вам право обвинять нашу дочь за форму ее рта, — с достоинством произнесла Гилен.

— А я и не сажаю ее на скамью подсудимых. — Судья наградил свою жену таким пронзительным взглядом, как будто подозревал ее в скрытом легкомыслии. — То, чего я не произнес вслух, видно по тому, в каком жалком положении она сегодня находится. Она своим упрямством и дерзостью запятнала себя в глазах света, и этого нельзя не признать. Она превратилась в старую деву, и, похоже, останется ею навсегда. Она по глупости упустила свой лучший шанс, а теперь они ей просто не выпадают.

— Но ей только двадцать пять, — возразила Гилен, — и она еще очень привлекательна. Может быть, не все надежды потеряны? Из очень достоверного источника я узнала, что господин Гирайз в'Ализанте вернулся в город… — Имя, как пуля, пронзило мозг Лизелл, словно электрический разряд прошел по нервам и, наконец, вывел ее из состояния оцепенения.

— …И женщины так же толпами за ним гоняются, но он все еще холостой. Я уверена, что сердечное раскаяние нашей дочери сделает возможным для г-на в'Ализанте возобновить свои отношения с ней.

— Все, хватит, — перебила ее Лизелл; долго сдерживаемые ярость и унижение наконец-то нашли выход. — Я хочу сказать вам обоим всего лишь несколько слов, так что, пожалуйста, выслушайте; я заявляю, что у меня нет никакого желания иметь дело с господином Гирайзом в'Ализанте. Я не стану утруждать себя разговорами с ним, тем более приносить ему какие-то извинения. Господин в'Ализанте и я — совершенно разные люди. Если ему придет в голову зайти ко мне, меня для него не будет дома.

— Но, моя дорогая… — попыталась остановить ее Гилен.

— Во-вторых, — продолжала Лизелл, — очень сожалею о неполноценности моего лица, фигуры, манер, одежды, цвета волос, интеллекта и характера, но я должна поставить вас в известность, что я покорно их все приемлю и не предвижу какого-либо их значительного изменения в ближайшем будущем. Я надеюсь, что вы не очень всем этим разочарованы.

— Я запретил тебе говорить дерзости, — напомнил дочери Эдонс.

— Я помню это, сэр. И еще со всем должным уважением хочу ответить на те замечания, что были высказаны по поводу моей работы…

— Что касается твоей работы, я готов вынести свое решение. Уясни себе, что твоя глупая самостоятельная трудовая деятельность закончилась сегодня. Я слишком долго позволял этому ведущему в никуда эксперименту продолжаться, но сейчас я исправляю свою ошибку. С этого момента ты должна вернуться к нормальной жизни и приличному поведению. Ты будешь жить под отцовской крышей, под моим отцовским присмотром. И не будет больше никаких выступлений на публике и, само собой разумеется, этих отвратительных лекций. Пожелаешь какой-нибудь деятельности, пожалуйста, — занимайся благотворительностью, но ты не должна получать денежные вознаграждения за свой труд. Ты можешь продолжать писать под мужским псевдонимом, но ни один трактат не будет представлен издателю, пока я не просмотрю его и не буду уверен, что тема и содержание соответствуют правилам приличия. Время от времени ты сможешь выезжать за пределы Ширина, посещая только те дома, где тебя готовы принять, но никаких поездок за пределы Вонара; время твоего беспутного бродяжничества кончилось. Что ж, дочь моя, надеюсь, я ясно выразил свои мысли?

— Вполне, сэр, — Лизелл набрала полную грудь воздуха. И когда она снова заговорила, голос ее звучал ровно и слова она произносила с деланным спокойствием. — Позвольте мне последовать вашему примеру и довести до вашего сведения, что я никогда больше не намерена следовать вашим правилам. Я буду продолжать работать и жить самостоятельно, я буду путешествовать столько, сколько захочу и сколько будет необходимо, я буду читать лекции, какие хочу, и писать, как хочу, и, совершенно естественно, я буду требовать плату за свои труды. Уверена, мой выбор будет вам не по нраву; сожалею, но изменить ничего не могу.

За этим воцарилось тягостное молчание, нарушенное, наконец, предательским шепотом Гилен Дивер:

— О, Лизелл, разве можно так разговаривать с Судьей !

— Не утруждайте себя, мадам, напоминая ей о ее долге, это бесполезно, — остановил ее Эдонс. — Она по своей природе — упрямая, неблагодарная революционерка. Достаточно взглянуть ей в глаза, чтобы понять, какое удовольствие ей доставляет издеваться над отцом.

«Вы абсолютно правы», — подумала про себя Лизелл.

— Но я не думаю, что твоего самодовольства хватит надолго — наставлял свою заблудшую дочь Судья. — Твой отказ от всех дочерних обязательств освобождает меня от отцовской ответственности. Пока ты не вернешься в дом отца, можешь считать, что все связи между тобой и твоими родителями разорваны. — Пораженная жена бросила на него умоляющий взгляд, который он не потрудился заметить. — Пусть более член моей семьи не ждет от меня ни помощи, ни сочувствия, ни поддержки. Заболеешь или попадешь в аварию — не приходи ко мне, умоляя дать тебе деньги на врачей. Ты не получишь от меня и завалящего медяка.

— Мне от вас ничего не нужно! — вспыхнула Лизелл, она сорвалась и вновь почувствовала себя семнадцатилетней девчонкой. — Мне не нужно ничего из того, что вы можете мне дать.

— Ты слишком льстишь себе. — Судья держался с привычным самообладанием, но по ледяному тону можно было судить, до какой степени он раздражен. — Ты вообразила, я полагаю, что тетушка по матери оставит тебе наследство, которое обеспечит тебе комфорт и безопасность.

И свободу, добавила про себя Лизелл.

— Возможно, так оно и будет, но хватит ли у тебя благоразумия и бережливости, чтобы правильно распорядиться этими деньгами? Ты тратила и продолжаешь тратить громадные суммы на свои бесполезные и бессмысленные мытарства по всему свету. При той скорости, с которой ты тратишь, твоих капиталов надолго не хватит. И как только они закончатся, ты приползешь домой, вымаливая у меня прощения и помощи. Не хочешь ли ты избавить нас от всех этих унизительных моментов?

У Лизелл забилось сердце. Снова ее папаша продемонстрировал свою отвратительную способность озвучивать ее самые худшие опасения, но ни в коем случае нельзя дать ему понять, что его стрела попала в цель. С напускным безразличием она ответила: