Борис Сапожников - Воин

— Эй ты, ответь где остальные! — крикнул мне по-цинохайски предводитель каганов. — Ответь — и мы дадим тебе уехать!

Ну раз ты говоришь по-нашему, то и понимаешь, что говорю я. На сей раз я изгалялся в словоблудии битых несколько минут. Предводитель каганов зло сплюнул под копыта коня и что-то крикнул своим людям. Тут же засвистели несколько арканов одновременно, мне пришлось пригнуться к самым ногам, сложившись почти вдвое и едва не ткнувшись носом себе же в ботинки. О том, чтобы отмахиваться копьём нечего было и думать. Воспользовавшись этим, несколько каганов подъехали вплотную к возку и перерубили вожжи. Обезумевшие от погони лошади рванулись вперёд, возок проехал по инерции несколько ярдов и замер. Не дожидаясь этого, я спрыгнул с козел и сбил одного из каганов с седла, тут же вскочив на спину его коню и рванул дальше, прижавшись к его холке, хоть какая-то защита от каганских арканов. Но теперь вместе с ними в меня летели и стрелы. Правда каганы пытались не убить меня, а лишь ранить, надеялись, выпытать куда уехали остальные. Бессмысленное занятие, раз уж с ними остался мастер Чжоу, который наверняка изменил путь движения, чтобы я не знал куда едет сейчас наша экспедиция. У каганов молчать не удавалось никому и я в свои скромные силы на этом мало приятном поприще не верю.

Мне надо было лишь добраться до вон той расщелины между двумя холмами, так похожую на место нашей засады на каганов (вот ведь ирония судьбы!), там можно встать надёжней чем сто энеанцев в ущелье Сломанных пик, там можно очень хорошо помахать копьём. Но для начала надо ещё туда доехать, а это очень непросто.

Однако удалось. Где-то на середине расщелины, в которой, как я и думал, могли разминуться только двое, я буквально слетел с седла и замер, готовясь к бою. Каганы тут же осадили коней, никому не хотелось первому налететь на моё копьё. Снова впереди всех загарцевал предводитель.

— Моё имя Кулай-богатур, — крикнул он, поигрывая саблей. — Я ещё раз говорю тебе, мастер копья, скажи куда поехали твои люди и можешь идти с миром. Это моё слово, воин!

— Куда поехали мои друзья, я и сам не знаю, — отмахнулся я, делая приглашающий взмах копьём, — а ты со своими сходи-ка… — Ну дальше в том же духе.

— Ты сделал свой выбор, воин, — кивнул как ни в чём не бывало Кулай-богатур. — Взять его!

Два кагана помчались на меня, на скаку разворачивая ловчую сеть для меня. Они рассчитывали, что я попытаюсь увернуться от неё, и тут же попадусь в аркан, один из тех, что раскручивают мчащиеся за ними воины. Нет. Я на такие детские трюки не ловлюсь. Дождавшись когда кагана натянут сеть до предела, я прыгнул им навстречу, нанося широкий рубящий удар по ней. Затрещали толстые канаты, из которых она была свита, я проскочил в образовавшуюся брешь и ткнул в живот ближайшего кагана. Тот опустил на "жало" моего копья саблю, но слишком поздно, оно уже почти наполовину погрузилось в его внутренности. Выдернув копьё, я откатился назад и вновь встал на ноги.

За моей спиной каганы, проскочившие мимо, пытались совладать с конями, потому что расщелина дальше очень резко сужалась и всадники едва не врезались друг в друга, едва удержавшись в сёдлах. Остальные каганы отступили, приготовившись атаковать меня сразу с двух сторон. Новых сеток не разматывали, видимо, понимали, толку от них маловато будет. Я также готовился этой атаке, она станет для врагов очень большим сюрпризом.

Когда сорвались в галоп двое каганов впереди, я понял, что и те, что сзади, атакуют. Я даже прикрыл глаза, чтобы слышать лишь стук копыт, хоть и необучен был почти "слепому" бою. Когда копыта забарабанили практически вплотную ко мне, я рухнул на землю, крепко приложившись спиной о твёрдую землю, вскинул копьё обратной стороной, цепляя обратной его стороной, где был укреплён крюк, специально для этого предназначенный, бедро кагана и стаскивая с седла. Повернув копьё, освобождая крюк, я ткнул коня второго кагана в брюхо, целя в подпругу. Получилось, что выпустил ему кишки, хотя и не любил я убивать лошадей. Не виноваты они, в общем-то, ни в чём.

Упавшего на землю врага я прикончил быстрым ударом, едва поднявшись на ноги, тот запутался в стременных ремнях и ничего не успел сделать для своей защиты. Однако оставались те двое, что атаковали спереди. Они теперь были у меня за спиной и сразу же развернув коней помчались обратно. Я обернулся к ним и кинулся в контратаку, раскручивая над головой копьё. Памятуя о смертоносном крюке на обратной стороне моего копья, каганы попытались разъехаться подальше, но размеры расщелины этого не позволяли. Левого врага я срубил широким "жалом", скользнувшим по клинку его сабли, правый от крюка увернулся, но и сам ничего сделать мне просто не успел — слишком сильно разогнал коня.

Каганы поймали освободившегося коня и Кулай-богатур что-то крикнул им на их наречии. Видимо, он счёл потери слишком существенными и приказал прикончить меня. Я улыбнулся им и поиграл копьём. Каганы вскинули луки, навели их на меня, я улыбнулся ещё шире, предчувствуя смерть, а ведь настоящий тяньган должен смеяться ей в лицо. Запели тетивы, полсотни стрел сорвались с них, боль рванула грудь, руки, правую ногу, несколько прошлись по лицу, расширяя ухмылку. Я рухнул на землю, на сей не притворно и мир померк…

Я плыл в пустоте, но был там не один. Кто-то поймал меня за шиворот и вернул обратно. Хотя куда это, обратно, я не представляю. Перед глазами возникли два полуразмытые фигуры. Одна — человек крепкого телосложения, одетый как может быть одет кто угодно — богатый ли купец, или обедневший чиновник, или даже каган, судя по длинным чёрным усам, какие не слишком-то хорошо растут на лицах цинохайцев, лицо её практически не было видно, однако оно отчего-то казалось мне знакомым, правда весьма смутно, но я его уже где-то видел, это точно. Вторая же, скорее всего, происходила из западных земель, что лежат за Отпорным хребтом, об этом говорило всё — разрез глаз, цвет лица и волос (удивительно бледные для живого человека), а главное, одет он был так, как я одеваются там, по крайней мере, я подобной одежды никогда в глаза не видел — длинный плащ, странная куртка незнакомого мне покроя, прямые штаны, каких никто у нас не носил и туфли, таких мне тоже раньше видеть не приходилось.

Между фигурами шёл яростный спор, хотя обе казались абсолютно спокойными и голоса их звучали, как треск ледяных гор — айсбергов, сталкивающихся между собой. И предметом этого спора был я, от чего становилось на душе холодно от какого-то потустороннего страха.

— Он умирает, — говорил черноусый. — Он уже одной в могиле, в моём мире.

— Моей силы будет достаточно, чтобы вырвать его и оттуда, — возражал беловолосый, — и ты это знаешь.