Илья Одинец - Дрессировщик драконов

— Мастер уснул, — произнес человечек неестественно тонким и писклявым голосом, — а тебя, конечно, выпустить забыл.

Мальчонка вздохнул. До чего же мало воздуха вмещают его легкие!

— Выходи.

Тонюсенькие ручки смешно растопырили пальцы и отодвинули щеколду. Эргхарг осторожно вылез из клетки и благодарно фыркнул в лицо пареньку. Элиот засмеялся и обнял дракона за шею.

Дагар вздрогнул. Элиот никогда не обнимал его, и теперь чувства хлынули через край, смешавшись с чувствами бессловесной твари. Сердце защемило, в глазах защипало. Маленький хрупкий человечишка доверяется огромному сильному зверю, способному раздавить его одним неловким движением. Мальчишка верит ему и любит!

— Жаль, что я не могу дать тебе большего, — шепнул Элиот и растворился.

Некоторое время Дагар ничего не видел, словно находился под водой и смотрел наверх сквозь толщу океана. Пространство колыхалось, переливаясь серебром, а потом начало светлеть. Дагар всплывал, приближался к солнцу, но вместо ослепительно-голубого неба перед ним возникло ярко-белое, светящееся неестественным лунным светом лицо. Высокий лоб, перечеркнутый горизонтальными морщинами, тонкий горбатый нос, впалые щеки и вытянутый подбородок казались до боли знакомыми.

"Это я", — догадался мастер, и сердце наполнилось грустью. А он, оказывается, сильно сдал. Время не щадит никого, организм изнашивается даже несмотря на волшебные микстуры и зелья. Он думал, что в двести шестнадцать лет будет выглядеть лучше.

— Лежать! — заорал луноликий Дагар.

Мастер-дракон понял, что находится на сцене. Справа от него колыхалось людское море — вонючее, шумное, беспокойное, а справа расположился сарай, где он провел последние несколько часов перед представлением. Зверь послушно опустился на дощатую сцену. Последовательность действий во время спектакля он знал наизусть. Вот дрессировщик сел и оперся спиной о его плечо, пришло время огненной магии. Дракон втянул воздух через ша-яну и выдохнул струю огня, тщательно следя, чтобы ненароком не спалить сцену и не обжечь зрителей — мастеру это не понравилось бы.

Толпа завопила. Великий Крхэнгрхтортх! Как он ненавидит вопли! Пусть Дагар поскорее успокаивает нервных, а чтобы дело пошло быстрее… еще один выдох, и… что это?

Боковым зрением дракон заметил подозрительное свечение. Он повернул голову, и увидел на крыше молодого человека. Самого обычного — темноволосого, одетого в домотканую рубаху и холщовые штаны. Он ничем не выделялся бы из толпы, если бы не свечение. Лунный свет исходил от лица незнакомца, от его груди, от рук, от ног, струился вниз, спускаясь к самой сцене, и едва не доставал Дагара.

— Прэско! — выкрикнул дрессировщик очередную команду, не заметив, кого так пристально рассматривает его питомец. — Прэско!

Дракон раздраженно дернул хвостом. Как жаль, что он на сцене! Как жаль, что он не может сейчас подойти к этому чудесному незнакомцу и прикоснуться к нему! Кажется, молодой человек что-то почувствовал. Какое-то шевеление воздуха, нечто неподдающееся объяснению, отчего сердце начинает стучать быстрее, а желудок наполняется тягучим предвкушением победы. Еще бы! Ведь они связаны!

— Прэско!

Время застыло. В душе Эргхарга бушевали песчаные бури невозможности достижения идеала и отчаяния. Он всеми силами тянулся к юноше, но не мог его достать. Парень не отвечал. Он слышал зов, но не отвечал. Ветер поднял с выжженного усталостью и безнадегой дна сердца пылинки надежды и искорки веры, но их было слишком мало.

Неожиданно дракон оттолкнул Дагара. Мастер охнул и упал на дощатый пол, мгновенно вернувшись в реальность.

— Чтоб тебя! — выругался дрессировщик. — Что, Ярдос тебя раздери, это значит?!

Дагар, пошатываясь, поднялся. Эргхарг опустил морду на передние лапы.

— Смотри на меня, скотина! — завопил Дагар и пнул дракона в бедро. — Смотри на меня! Что это ты такое задумал?!

Животное не пошевелилось. Пинки мастера не доставляли ему неудобства, а от ругани он дракон закрылся кожаной перепонкой крыла.

— Зловонная пасть поганого Ярдоса!

Дагар устало отступил в сторону и медленно направился к выходу. Он знал, что значат видения, которые показал ему дракон. Это ультиматум. Времени не оставалось. Если он не найдет того парня, крупные неприятности, которых мастер опасался все эти годы, случатся и превратятся в настоящую катастрофу. Дракон спалит его на месте, но сначала сожжет дотла город, прилегающие деревушки и полстраны.

Но самым страшным было даже не это. Эргхарг не зря показал дрессировщику сначала Элиота, потом его, а потом незнакомца. Тварь хотела сравнить силу и-ши, заключенную в людях, и хотела, чтобы Дагар это увидел. Незнакомец обладал огромным потенциалом, его сияние было раз в десять сильнее сияния мастера, а вот Элиот… маленький паршивец не обладал и-ши вовсе, а значит, надежды мастера обучить мальчишку искусству дрессуры, не оправдались.

Поспешное бегство из Трира, которое Дагар запланировал, как только услышал рассказ молодого человека, смотревшего представление с крыши, откладывалось. Похоже, он застрял в этом городишке надолго, до тех пор, пока не найдет парня, от лица и рук которого исходило лунное свечение. Может, он все еще бродит где-нибудь поблизости? Ведь он и сам почувствовал связь с Эргхаргом, и не мог просто так уйти, испугавшись смотрителей.

Дрессировщик подбежал к забору, отодвинул доску и высунул голову в образовавшееся отверстие. Парня в поле зрения не было, как не было стражей и вообще кого-либо, кто мог бы подсказать, в какую сторону направился молодой человек.

Мастер вернулся к сараю, а потом отправился к кибитке. Раз уж он тут застрял, нужно расположиться со всеми удобствами.

Элиот, Ярдос его возьми! Как же дорого обходится воспитание этого мальчишки! Если бы не он, никто не сидел бы на крыше во время представления, дракон не взбунтовался бы, и сейчас они собирали вещи перед дорогой! Теперь же придется договариваться с наместником, чтобы им позволили обосноваться здесь на неопределенное время, ведь никакая гостиница не впустит постояльца с драконом.

— Ярдос тебя раздери! Ну смотри у меня! Если пропадет хоть один ящичек с пожертвованиями!..

Кибитка путешественников была доверху заполнена вещами. Здесь стояли сундуки с костюмами для выступлений, лежали свернутые в рулоны ковры, необходимые для ночевок в полях и лесах, грудой высилась посуда: котелки, тарелки и кружки разных размеров и степени новизны, валялась требующая починки обувь, старые обручи с потерявшими начинку бубенцами, и сотня вещей, выбросить которые было жаль.