Наталья Резанова - Лесная и оборотни

– Куда уж проще, – пробормотал отец Лутпранд.

Когда она подошла к нему после панихиды по убитым, он ее не узнал. После встречи в лесу он совершенно уверен, что больше никогда ее не увидит. Тогда он не смог ее переубедить, а ее решение представлялось ему самоубийственным. Принести в жертву жизнь, честь, веру, достоинство – при мысли об этом тошнота подкатывала к горлу – ради такой бессмысленной цели, как месть… И теперь отец Лиутпранд был так потрясен, что забыл о кощунстве, каковое являл собою ее приход на кладбище.

Волчью шкуру, перевязь с мечом и сапоги она где-то спрятала, и теперь была только в рубахе и штанах, вооруженная своим старым посохом. От постоянного ношения шлема волосы ее, очень коротко обрезанные, свалялись и приобрели тусклый оттенок пакли. Теперь никто бы не выделил ее среди деревенских жителей. Никто и не выделил.

– До меня доходят новые слухи, все более страшные. И ты утверждаешь, что сумела исполнить свой замысел?

Дейна огляделась, вначале, видимо, собираясь сесть на ближайшую могилу, затем передумала и опустилась на колени. Если бы кто-нибудь забрел на погост, он увидел бы только крестьянского парня, исповедующегося перед настоятелем.

– Первую половину. Подчинить Оборотней и выбить железных из долины.

– Каким образом тебе это удалось?

– Нам, Лесным, дана власть над зверями. А Оборотни и есть звери, к тому же не самые умные из них.

– Значит, ты теперь предводительствуешь ими?

– Считается, что старшим остается Тюгви, и принимать решения должен он. Я командую только в бою. На самом деле решения в голову Тюгви вкладываю тоже я.

– Кто такой Тюгви?

– Самый старый Оборотень. И самый одаренный. Он тоже заставляет людей видеть то, чего они не видят.

– Тоже?

Дейна уклонилсь от прямого ответа.

– У него есть задатки Лесного. Но его уже поздно переучивать.

– А железные?

– Их ты можешь сбросить со счетов. Мы дали им полный окорот. Ладно, перейдем к делу. Пора заняться Оборотнями. Я сделаю все, чтобы завести их в ловушку, а тебе нужно будет поработать с крестьянами, чтобы эту ловушку подготовить. Почти все они бьют дичь, несмотря на запреты комеса, особенно после того, как Лесных не стало, умеют стрелять и ставить капканы. У них есть дубинки и кремневые стрелы…

Повелительный тон ее был неприятен отцу Лиутпранду, но сейчас он не стал останавливать на этом внимания.

– Но ведь есть еще комес и его дружина.

– Которые и призвали Оборотней в Винхед! Кроме того, они трусы. Пугнуть их пару раз, как следует, и их как ветром сдует из долины. А крестьянам деваться некуда. Когда они будут готовы, дашь мне знак. Скажем, выставишь на крыше монастырской церкви сноп, как в Пятидесятницу…

Отец Лиутпранд, наконец, нашел в себе силы прервать ее.

– Довольно! Ты, я вижу, твердо решила погубить свою душу, но это еще не причина, чтобы губить мою! – ему показалось, что он произнес это слишком резко, и он продолжал. понизив голос. – Пойми, я – не воитель, а пастырь духовный. И не должен призывать паству к насилию. Кроме того, я не вижу в этом надобности. Если Оборотни так любят войну, то, лишившись противника, они сами уйдут, и так мы избавимся от них.

– Прежде они уйдут в ад! – быстро сказала она.

– Ты все еще думаешь о мести. – Он протянул руку со сложенными для крестного знамения пальцами над ее головой, как бы стремясь овести зло. – Это дело Божье. Ибо сказано: не мстите за себя, но дайте место гневу Божию.

Он вскинула голову, уклоняясь от простертой руки.

– Как ты думаешь, зачем я пересекала горы? – спросила она. – Чтобы найти Лесных. Но их нет. Их больше нет нигде. Ты не знаешь, что такое – быть последней.

– Ты называешь себя христианкой и говоришь такое? – вскипел отец Лиутпранд. – Нет у бога ни первых, ни последних!

Она не ответила, и он вновь одернул себя:

– Бедная заблудшая душа…

– Я вернусь на верный путь, – произнесла она необычайно ясно и звонко, и добавила: – Потом.

Встала на ноги. Кладбищенская земля оставила пятна на коленях ее холщовых штанов. Уже знакомым отцу Лиутпранду движением заложила посох на плечи, придерживая его обеими руками. При виде свежих могил пресвитеру пришло на ум еще одно горькое обстоятельство. В могилах лежали железнобокие. Они были врагами, насильниками и человекоубийцами, но все же людьми и христианами, и отец Лиутпранд не мог отказать им в праве последнего успокоения, и самолично отпел их.

– Ты хочешь отомстить Оборотням за своих сородичей. Я не одобряю этого, но могу понять. Но люди из Сламбеда…они тебе ничего не сделали, но ты все равно погубила их!

– Это не я, – безразлично-искренне сказала она. – Это Ульф… – и не дав отцу Лиутпранду вмешаться, продолжила, – У тебя еще есть немного времени на раздумья. Совсем немного. И после все может повернуться так, что уже не поправишь…

– Не понимаю, зачем я вообще тебе нужен.

– Потому, что ты – пастырь духовный. Крестьяне пойдут за тобой. А за мной – нет. За мной могут пойти только Оборотни.

– Не возвращайся к ним, слышишь? Я найду для тебя приют. Ты должны внимать словам Писания и молиться. Ведь ты же умна, ты должна понять… Или нет, как раз это тебе и мешает. Ты должна отвергнуть мирское разумение и все, что ты называешь ненастоящим колдовством, что бы под этим ни скрывалось, смирить себя, умалиться…

– Я буду слушать слова Писания и смирять себя молитвами, когда покончу со своим делом. – Полуотвернувшись, добавила: – У земляных есть поверье – тот, на кого посмотрит волк, сам превращается в волка.

– Это ты к чему?

– Просто так…

Он почувствовал, что она сказала о чем-то, лично ее касавшемся. Впрочем, определить это мог лишь человек, принявший на своем веку, подобно отцу Лиутпранду, множество исповедей.

Не попрощавшись, она повернулась и зашагала прочь, мимо могильных холмов, к теснящему тесовую кладбищенскую ограду лесу. С освященной земли – во тьму. настоятель хотел было еще раз сказать: «Бедная заблудшая душа», но не смог. Очень трудно жалеть тех, кто сильнее тебя. А если все же жалеешь, то еще и страшно.

Братство Медведя начинало томиться от безделья. Были братья сыты, хотя сейчас не охотились – Ульф разведал, куда железные перегнали захваченный у земляных червей скот, и отбил его. Но, за исключением нескольких стычек с недобитыми железными, применить силу было негде. Хотели сжечь дом монахов, но Ульф сказал – что за радость нападать на презренных, которые даже не защищаются? К тому же у них нечего взять, кроме годовых запасов зерна, свезенного туда земляными, а это позорная добыча для Оборотня. Ульф хорошо разбирался в таких вещах, как и надлежит прирожденному вождю, и Тюгви радовался, глядя, как возрастает доверие Оборотней к волчьеголовому. И еще он сказал – подождите немного, я найду противника, достойного нас, и мы устроим славную трвлю. Они согласились, потому что верили – он приведет их к славе.