Роман Буревой - Путь в Беловодье

Прошла неделя. Никто больше не пытался проникнуть в дом, но посетители все еще являлись каждый день поутру.

Однажды Тину на улице подкараулил какой-то подросток, круглолицый, в старой куртке, из которой он давно вырос. Тине показалось, что однажды она его уже видела. Точно видела… в тот день, когда…

– Вы тоже, как господин Вернон, по воде найти можете… ну, если кто пропал? – спросил парнишка.

– Я не могу, – тут же принялась отнекиваться Тина.

– Почему?

Она растерялась. Не могла объяснить, почему не может делать то, что умеет Роман.

– Господин Вернон мне самых главных заклинаний не открыл, – соврала, хотя точно знала – не в заклинаниях дело.

– Жа-аль… – протянул подросток. – А может, попробуете? Может, у вас получится?

Тина отрицательно замотала головой.

– А кого ты ищешь?

– Друга. Он уехал. Исчез.

– Вернется, – пообещала Тина. Паренек ничего больше не сказал и ушел. Время бежало. Но Роман так и не появлялся.

Осень прошла, наступила зима.

Под Новый год позвонил отец Романа и спросил, не вернулся ли его неблагодарный сыночек. Голос у Воробьева-старшего был испуганный. Как только Тина сказала: “Еще нет”, старик повесил трубку.

В деньгах Алевтина не нуждалась – Роман оставил наличными крупную сумму. Но безделье, которое подле Романа было милым и естественным, вдруг обернулось мучительной тоской. Тина не однажды рылась в бумагах колдуна, пыталась найти тайные заклинания, да все без толку. Записи господин Вернон делал пустосвятовской водой, и проявлялись они от теплоты колдовского дыхания. Тина пробовала дышать на страницы, но ни одной строчки не возникло. Не хватало Тининого дара для восстановления текста.

Новый год Тина встречала в одиночестве. Под бой курантов выпила шампанское, мысленно чокнулась с Романом.

– За тебя, – прошептала.

И вдруг увидела, что напротив нее сидит Медонос и качает головой, будто упрекает Тину за легкомыслие. При этом правая рука, в которой Тина держала бокал, онемела, и кожу стали покалывать тысячи иголок.

– А Роман любит другую, – провозгласил призрак Медоноса вместо ответного тоста и исчез.

Проклятый!

Онемение в руке прошло только к утру. А когда прошло, Тина сообразила, что рука онемела вовсе не от бокала с шампанским. В правой ладони лопнул флакон с заговоренным огнем. Кости-то срослись, а вот порча осталась! Тина произнесла все известные ей заклинания для снятия порчи. Не получалось. К Чудодею идти было стыдно, позор-то какой, простых заклинаний ассистентка не знает. Не себя боялась опозорить, а Романа подвести. Ладно, пусть ноет рука, не отвалится, вытерпеть можно.

А рука продолжала неметь время от времени, и Тина роняла то чашку, то стакан, то авоську с продуктами на улице.

Весна миновала.

Лето… Призрак Медоноса являлся раз пять. А может, и больше. И все лишь для того, чтобы произнести одну-единственную фразу. И всякий раз правая рука застывала, в пальцы впивались невидимые иголки. Тина опрыскала дом пустосвятовской водой. Не помогло.

Вновь осень закружила желтолистьем.

Однажды вечером в ворота постучали. Тина засомневалась – открывать ли? Что Романовы заклинания? Оборонят в этот раз или нет? Все-таки год миновал. Одно слабенькое Тинино заклинание оградить не могло. Она подошла к воротам и выкрикнула срывающимся голосом:

– В чем дело?!

– Это дом Романа Вернона? – спросил мужской голос, тихий и какой-то мягкий, ватный.

– Ну…

– Вы, верно, меня не помните. Я бывал у вас в гостях один раз. В том году еще.

– Не помню, – честно призналась Тина.

– Данила Иванович Большерук. До воздушной стихии касаюсь, когда сия стихия мне это любезно позволяет.

Тина кивала, ожидая, когда же Данила Иванович перейдет к главному.

– Я его нашел, – проговорил Большерук.

– Что нашли? – не поняла Тина.

– Романа Вернона.

Тина так растерялась, что распахнула калитку. На улице стоял человек лет пятидесяти или даже ближе к шестидесяти, в потрепанной куртке, трикотажных штанах и резиновых сапогах до колен. На голове – вязаная шапочка с тощим помпоном. Человек походил на сельского учителя или врача. Кажется, прежде Тина его встречала.

– Где Роман? – спросила она слишком уж громко. – Где он?

– У меня дома. Лежит.

– Что с ним? Он болен?

– Ну, вроде того.

– Сейчас пальто надену. Я быстро, – пообещала Тина.

Кинулась в дом. И замерла на пороге. А вдруг ловушка? Ерунда, не похоже. А вдруг? Нет, все нормально – ожерелье в этот раз даже не дернулось. И Большерука имя она слышала. И внешность его вроде как припоминает, особенно окладистую бороду. Она надела пальто, кинулась к двери. И тут будто кто-то ее остановил.

“Вода”, – шепнул голос, похожий на голос Романа.

Тина кинулась на кухню, схватила бутыль с пустосвятовской водой и выскочила из дома.

Глава 2

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Данила Иванович был старым колдуном. Старым – в том смысле, что занимался магией еще в те времена, когда считалось, что подобных сил не существует вовсе. В дни торжества материализма Данила Иванович напрасно демонстрировал наличие в мире колдовской силы, напрасно лез из кожи, доказывая, что с помощью этой силы можно людей спасать. От несчастной судьбы спасать, от болезней и злобы. Особенно от злобы. Самым страшным было не то, что Даниле не верили, – в этом случае он мог бы еще что-то доказать, продемонстрировать наглядно дар. Ему просто говорили “нет”. Захлопывали дверь, воздвигали стену, поворачивались спиной.

Как будто очень сильно боялись. Эти однообразные закостенелые спинные хребты, прикрытые добротными пиджаками, приводили Данилу Ивановича в бешенство. Он называл это “спиннохребетным заговором” и пытался бунтовать. Лекарил без разрешения, вылечивал и даже порой буквально поднимал со смертного одра. Слава его вспыхивала мгновенно, как подожженная солома. Толпы недужных устремлялись к нему за помощью. Обиженные природой и судьбой, все, кому необходима вера в чудо, ходили по пятам. А следом являлись люди в сером с серыми лицами и делали внушение. Данила Иванович и сам не знал, почему покорялся. Он считал себя человеком сильным и дерзким. Но с другой стороны, он слишком любил себя, чтобы быть дерзким и непокорным до конца. Поэтому Данила Иванович уступал, но всегда сохраняя вид сильного и дерзкого человека. Проходило время, старый колдун вновь начинал куролесить. И вновь, прогремев мгновенно, вынужден бывал прекратить, замолкнуть, исчезнуть. Но эти краткие вспышки ничего не могли изменить и никого – взбудоражить. Данила Иванович как бы не существовал. Он сам не заметил, как начал уставать. А вместе с усталостью пришла обида.