Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая
Брога тряхнул головой, пргоняя морок. Оба остались стоять на месте, и тогда воин осмелился и прямо спросил:
— Ты ли, княжич? Ответь пред оком Дажьбожьим.
Кто бы ни был перед ним, теперь уж обязан был ответить начистоту.
Тогда град растаял в лучах ока Даждьбожьего, и княжич, взглянув на воина, догадался наконец, что тому сделалось страшно.
Воин с детства знал сына князя-воеводы Хорога, ждал его возвращения из далеких, изобильных чудесами земель, и обрадовался, увидев его, так, как умеют радоваться только малые дети и собаки. Но теперь он видел или чуял, как собака, того второго, кто родился в самом Стимаре, пока Туров княжич жил в золотой клетке, повешенной посреди Царьграда на вечно плодоносящее древо. Глаза того второго были повернуты внутрь зрачками — вот чего так испугался воин. Он подумал, что второй вошел в княжича на чужой земле, стиснул руками его душу и теперь, пятясь, пришел на северскую землю, чтобы продать схваченную живую душу подороже.
— И говорю ныне не так, как северцы? Верно, Брога? — воспросил княжич, пережидая с прямым ответом, чему также научился в Царьграде.
— И говоришь не так, — кивнул воин. — Будто камешек гладкий под языком держишь.
— Так ведь и собака, если с неделю на чужом дворе костей погрызет, потом месяц-другой у себя дома на чужой лад брешет, верно?
— Верно, — качнув головой, признал Брога.
Воины, возвращавшиеся по осени с Дикого Поля, потом до самых зимних братчин пришепетывали. В их голосах посвистывали степные ветры и слышался отдаленный клекот стервятников.
— И не хром теперь, каким уродился, так?
— Верно, княжич, больше не припадаешь ты на левую ногу, — подтвердил Брога, немного ободряясь таким разговором.
— Лекари добрые были, верь — не верь, Брога, — ответил княжич и соврал, применив одну из сказок, что завозили на своих лодьях ромеи: — Добывают они в дальних горах помет птицы Семург. Вот и распарили мне ногу в горшке с таким пометом, а потом растянули роговым луком вместо тетивы. Что еще не так, Брога?
— Все бы так, да смотришь не так, княжич, — сказал воин, все еще с опаской выдерживая взгляд старшего побратима. — Будто видишь при мне свое, потаенное… а не говоришь.
— Нечисти во мне страшишься? Сомневаешься, не блазно ли в себе принес?
— Сомневаюсь, княжич. — Брога глубоко вздохнул и крепко уперся ногами в землю. — Уже все слово на тебя перевел, какому старыми учен.
«Из рода в род привыкли храбро мечом махать, да всякого куста боятся, — подумал о своих по-ромейски княжич. — Во всякой луже для них бог, во всяком тумане — темная сила… А меня крест хранит. Теперь всякому докажи, что не покойник. А ведь спроваживали не по моей воле — как хоронили. Родова… Чего ж хотят?»
— Верно, Брога, ты первым признал, — сказал он и положил руку на плечо воину; тот собрал силы и не дрогнул. — Вижу и свое, потаенное. Только ныне сразу сказать не могу… Но придет день — скажу. Тебе первому и скажу.
«И как сказать — еще не знаю. Разве скажешь сразу, как кир Адриан учил говорить? Так вот, как рожном ткнуть — нет никаких ваших богов, а только одна темная сила, дьяволом как блазно и насылаемая. И в туче громовой нет никакого бога, а та же сила тяжкая без души и разумения, и можно заговорить ее и даже устрашиться ее не великий грех, а только почитать эту силу, будто князя живого, да кланяться ей — если по истине, то так же зазорно, как кланяться безродному степняку или броднику[23]. Оттого-то, от поклонов этих и водятся колдуны по свету, от поклонов рабских набираются черной силы, которой живого нетрудно согнуть и ослепить, как мертвого.»
— Вот, княжич, теперь-то и глядишь ты на меня… будто слепой волхв, — тихим голосом выговорил воин.
— Польстил, Брога, — с усмешкой отозвался княжич. — Нынче же проверим по-твоему. Вспомни-ка, где-то тут у тебя ближайшая осина стоит.
И воин под рукою княжича как будто врос в землю разом на целую пядь. Колени у него ослабли.
— Помилуй, княжич! — еще тише выговорил он. — Так ведь только мертвеца заложного…
— Неволить не стану, если далеко ходить, — поспешил ответить сын туровского князя, и, теперь уже сам вздохнув с облегчением, безо всякого труда вытащил воина из земли. — А твой, который не заложный, а засапожный, верно, ближе осины. Достань.
Слобожане всегда хвалились своими высокими, почти до колен, остроносыми сапогами из мягкой кожи, подсмотренными у варягов. За голенищами своих сапог держали узкие и длинные ножики, обернутые берестой.
Воин достал свой и протянул черенком вперед.
— Сам проверишь, Брога, сам. — Не убирая правой руки с плеча воина, княжич левой отпустил тесьму на правом запястье и оттянул рукав до локтя. — Хорошо точил, Брога?
— Добро, княжич, — кивнул воин, глядя на его жилы и на знакомый, ныне уже еле заметный рубец. — Еще не портил. Знак вижу… иного не нужно.
— Режь Брога. Режь, как тогда. Режь ныне прямо по нашему знаку.
— Велишь, княжич?
— Велю, как своему молодшему.
Брога, быстро облизав лезвие с обеих сторон, скользнул им по старому рубцу и сразу перехватил нож в левую руку, чтобы правую подставить под разрез.
Кровь часто закапала на его ладонь.
— Какова, Брога?
— Живая, — ответил воин. — Тепла.
— Попробуй.
Тогда воин, сжав руку в кулак, подставил под алую капель тыльную сторону кисти и, немного подождав, своим быстрым собачьим языком принялся слизывать княжескую кровь. И пока собирал он кровь, пятилась его кобыла, толкая задом жеребенка, а от сырой травы у ног воина начал подниматься пар.
— Живая, — шумно вздохнув, радостно изрек воин. — Солона… Нынче же силы прибавится у меня, княжич, девать станет не ведомо куда. Только к тебе на службу идти… хоть смердом… или уж бродником на Дикое Поле[24], если к себе не возьмешь.
Глаза его стали блестеть, как у охотничьей собаки, втягивающей ноздрями жизнь только что задавленного ею зверя.
— Возьму не глядя, Брога, — радостно ответил и княжич, отирая кровь другой рукой безо всякой жалости о потерянной силе. — А теперь дай мне слободского хлеба, свою силу восполнить.
В два счета воин успел сбегать до перелеска и принести оттуда, уже во рту, разжеванный лист подорожника. Сам же прилепил его к руке княжича. Потом достал из седельной сумы ячменную лепешку и разломил пополам, как и велел ему старший побратим.
Они сели на том же месте, посреди луга, и княжич, начав трапезу, вопросил воина:
— Реки, Брога, едят ли покойники хлеб посреди дня?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});