Макс Мах - Карл Ругер. Боец

– Испытания начинаются, – возвестил герольд, и сразу же с первой скамьи поднялись несколько наиболее нетерпеливых мужчин и женщин и заспешили к судьям, ожидавшим их на краях выгороженных площадок.

Посматривая вполглаза на то, что происходило на поле, Карл достал трубку, набил ее табаком из расшитого бисером кисета и закурил. Ничего по-настоящему интересного он пока не увидел. Но, возможно, самое главное ожидало его впереди?

Следующие несколько часов он с умеренным интересом наблюдал за испытаниями. Карл не вступал в разговоры с соседями (о чем им было говорить?), не выражал своих эмоций выкриками или бранью, как делали другие (им не владели столь сильные эмоции), а просто сидел спокойно, курил трубку, делал по временам глоток-другой бренди из фляги, предусмотрительно наполненной во время утренней прогулки, и смотрел. Впечатления от увиденного были противоречивы, но, с другой стороны, происходящее на площадках для испытаний было поучительно.

Мечники оказались в целом неплохи, особенно те, кто выступал в поединках от имени города. Но и соискатели и испытующие были одинаково медлительны и дрались шаблонно. Любой из использованных ими приемов можно было найти в «Науке фехтования» Виктора Воина или «Мечном бое» Иакова из Во. Впрочем, один совсем молоденький мечник, рыжеватый и веснушчатый, показался Карлу достойным пристального внимания и доли подлинного интереса. Это был настоящий самородок, из тех, в чьей крови настоящий боец живет со дня рождения и не умирает никогда. Парнишка – еще птенец, конечно, но птенец сокола, – был гибче и значительно быстрее остальных, и, хотя техника его оставляла желать лучшего, а репертуар был подобен скучной жизни скопца, связки стандартных приемов в его исполнении выглядели просто великолепно. Парнишке не хватало силы, опыта и хорошего учителя, но все это было поправимо. Сила придет, как и опыт, разумеется, если парень проживет достаточно долго, чтобы все это успело случиться, вот только найти достойного учителя будет непросто. Во всяком случае, руки настоящего наставника Карл здесь пока не заметил. Впрочем, если боги чего пожелают, так то и случится, и ученик найдет учителя или учитель его, но только неполное станет полным. Время покажет.

А вот среди стрелков Карл обнаружил достаточно много отличных лучников. Люди на стрелковом поле были в большинстве своем старше, чем мечники, опытнее, и качество подготовки у них было много лучше, что и неудивительно. Хороший стрелок, способный научить тебя без промаха посылать стрелу в цель, есть в любой армии. Почти в любой деревне найдется достойный лучник, а вот встретить хорошего мечника гораздо труднее. Однако, наблюдая за испытаниями бойцов, Карл не забывал и о мастерах. Испытания мастеров интересовали его гораздо больше.

Странная вещь Дар. Кто скажет, что он такое? Откуда берется? Кто из богов наделил им людей? Кто из них был так щедр или, напротив, так изощренно коварен? Те, кто обладает Даром – или, быть может, правильнее сказать, болен им? – не любят об этом рассказывать. Они вообще предпочитают не говорить о Даре, во всяком случае, не с теми, кто Дара лишен. Не говорят они и о том, как с этим жить. Что это такое, быть одаренным? Их книги, если они существуют, хорошо спрятаны, их каста замкнута сама в себе. А то, что пишут о них и об их уродстве другие, Дара лишенные, настолько смутно и сумбурно, что никакого положительного мнения составить невозможно. Ложь сознательная и ложь по неведению, ошибки в интерпретации виденного или слышанного, непроверенные и принципиально непроверяемые слухи, фантазии душевнобольных – там есть все. Возможно, там спрятана истина, вот только увидеть ее в мутных водах шарлатанства, недомыслия и злобного невежества почти невозможно. Поэтому с таким интересом наблюдал сейчас Карл за испытаниями творящих – но что на самом деле видели его глаза? Что нового вынес он из своих наблюдений? Правда заключалась в том, что интерпретировать увиденное было совсем непросто. Почему, например, судьи признали мастером вот этого немолодого сутулого мужчину? Он не сделал, казалось бы, ровным счетом ничего, что указывало бы на проявление силы. Во всяком случае, ничего такого Карл не заметил, лишь привычно кольнуло в висок и горячая волна омыла глаза по ту сторону орбит, но вот судьи что-то такое увидели, почувствовали, узнали – иначе с чего бы это они так всполошились? Даже со стульев, на которых восседали с выражением брезгливого безразличия уже второй час, повскакали. Окружили растерянного соискателя, закрыли от чужих взглядов и куда-то поспешно увели. А ведь до этого мужчины как минимум две женщины продемонстрировали наличие у них Дара и были признаны прошедшими испытание, но ни в первом, ни во втором случаях судьи такого энтузиазма не проявляли. Принимали как данное, свидетельствовали результат, и все. Однако с обывательской точки зрения все обстояло иначе, и реакция зрителей подтверждала такое отношение к произошедшему.

Совсем юная русая девушка в коричневом деревенском платье и грубом дорожном плаще одним мановением руки зажгла свечу, находившуюся от нее в добрых пяти метрах. На фокус было не похоже, да и судьи признали проявление Дара истинным, хотя больше ничего такого девушка сделать не смогла. Зато другая женщина – постарше, хотя тоже молодая, – одетая, как богатая горожанка, творила чудеса минут пять, пока судьи не сочли продолжение неуместным и не прекратили испытания. Эта женщина не производила никаких пассов, она вообще ничего не делала, но ярко вспыхнули сразу семь свечей в бронзовом канделябре, а через минуту повалил пар из деревянной бадьи, стоящей на одном из столов. Она вскипятила воду? Скорее всего да. Хотя опять, как и прежде, не было ничего – ни молнии, ни луча и ничего другого тоже, – что физически соединило бы женщину и предмет, на который она воздействовала своей Силой. Во всяком случае, Карл ничего не заметил, лишь тонко кольнуло в висок, и все. Все? Об этом стоило бы поразмышлять, но не сейчас.

Время прошло незаметно. Не то чтобы Карл не ощущал его хода, но, занятый своими мыслями, почти внезапно обнаружил, что солнце склоняется к закату, а испытания завершились. Прошедшие их участники уже покинули Гончее поле. В полночь они станут истинными сыновьями и дочерьми кланов или получат свидетельства о поступлении на службу. Неудачники, те, кто испытания не прошел, остались сидеть на своих скамьях, еще более одинокие, чем несколькими часами ранее. И Карл тоже был с ними, но он был сам по себе. Как всегда.

Карл был единственным, кто не ощущал горечи поражения, – прежде всего потому, что не участвовал в испытании и, значит, не мог проиграть. Одиночество, то абсолютное одиночество отвергнутых и отверженных, которое тяжким бременем легло на плечи оставшихся на скамье, не тяготило его. Одиночество было частью его жизни, неотделимой от всего остального, хорошего и плохого, что составляло жизнь Карла Ругера. Тем более его не мучил страх перед будущим. Оно еще не состоялось, это будущее – это или какое-либо другое – и, значит, объективно не существовало. До полуночи оставалось еще много времени, и многое могло за это время случиться – даже то, чего не предполагает ни один из присутствующих здесь и сейчас людей, есть у них Дар или нет. Возможно, об этом не знал и сам Карл. Как можно знать то, чего нет? Никак.