Лариса Петровичева - Охота на льва

«Ежегодный императорский бал проводится в Аальхарне в первую ночь лета и традиционно собирает весь цвет общества. Здесь можно увидеть и всех представителей благородных фамилий Аальхарна, ведущих свой род от языческих императоров, и передовых ученых, и так называемую „новую интеллигенцию“ — писателей, актеров, живописцев. Блеск и роскошь подкупают и очаровывают — особенно когда узнаешь, что платье какой-нибудь владетельной сеньоры по стоимости равно годовому бюджету Второго халенского сулифата…»

Господин чрезвычайный и полномочный посол Амье в Аальхарне лорд Кембери отложил газетный лист в сторону и недовольно уставился на щелкавшего ножницами куафера.

— Долго еще?

Куафер невозмутимо отстриг невидимый волосок.

— Нет, господин. Полтора часа, не больше.

— Полтора часа! — застонал Кембери. — Взываю к милосердию!

Куафер был неумолим.

— Это недолго, господин. Закончу стрижку. Вплету ленты. И в итоге немного подровняю усы и бородку.

Кембери задумчиво провел ладонью по подбородку, словно оценивал грядущий ущерб. Он слышал о том, что родовитые дамы Аальхарна сели в кресла куаферов еще вчера — чтобы поразить гостей на балу невероятными прическами. Но он-то, в конце концов, мужчина, и наплевать бы на традиционный амьенский костюм и прическу, да одеться самим собой — лихим авантюристом, ветераном и бандитом во имя и честь владыки. Однако увы — послу следует быть джентльменом во всем, в том числе и в традиционных глупостях.

— Ладно, — вздохнул он. — Стригите.

И ножницы защелкали снова.

Куафер управился даже быстрее, чем обещал, и в дело вступил костюмер, облачивший Кембери в темно-фиолетовый камзол, щедро расшитый золотом и каменьями, пышные шаровары, что по количеству нашитых на них драгоценных финтифлюшек вряд ли нашли бы себе ровню на балу и тонкие мягкие сапоги из кожи молодого козленка. На груди вспыхнули амьенские ордена, на правом боку (посол был левшой) грозно сверкнула наградная сабля, и на вычурной прическе закрепилась широкополая мягкая шляпа. Кембери осторожно повел головой и сделал несколько шагов по комнате, проверяя, как бы все эти декорации не рухнули.

— Не беспокойтесь, господин, — заверил костюмер. — Все надежно. Сможете даже дрызгу сплясать.

Куафер энергично закивал. Кембери сделал пару танцевальных па на пробу и вздохнул:

— Завидую я императору Торну. Ему не приходится терпеть подобные мучения.

— Еще как приходится, — заверил куафер, а костюмер пожал плечами:

— Ну, не настолько, конечно, — со знанием дела заметил он и подал послу маску.

Кембери прибыл к императорскому дворцу в компании первого и второго секретарей посольства и с пышной амьенской свитой. Выйдя из кареты и умудрившись ничем и ни за что не зацепиться, посол вздохнул с облегчением и некоторое время осматривался: здание было ярко освещено и украшено цветами и лентами, на ступенях парадной лестницы расположился почетный караул в бело-голубой форме, и нарядные гости сияющей роскошью рекой втекали в двери. Что ж, проведем время с пользой и на благо отечества, подумал посол и вместе со спутниками влился в толпу гостей. Среди перьев, шелков и бриллиантов благородных сеньоров он уловил взглядом точеную фигурку леди Ясимин, своей неплохой знакомой — та почувствовала, что на нее смотрят, обернулась и послала Кембери воздушный поцелуй.

Императорский бал — то место, где следует придавать невероятное значение мелочам. Иногда персона женщины, которая танцует с государем открывающий праздник аальхарнский мартон, может оказаться важнее того, что сулифатский принц в кулуарах дворца обсуждает договор о сотрудничестве с сюникеном Восточных островов. Принято не узнавать того, кто скрывается под маской — хотя все прекрасно знают, кто есть кто. Несомненно дурной тон обсуждать деловые и политические вопросы, хотя сплетничать о гостях можно в полный голос. А впрочем, на балу можно все — на то он и бал.

— Чрезвычайный и полномочный посол Амье в Аальхарне лорд Вивид Кембери! — зычно провозгласили у входа, и Кембери со свитой вошел во дворец. Народу-то, народу! Говорят, в прежние времена свергнутый государь Луш тоже устраивал праздники великолепной пышности, но император Торн, судя по всему, задался превзойти блеском своего двора и бывших и будущих государей, хотя сам при этом отличается подчеркнутой скромностью и непритязательностью в быту, не имея привычки увешивать себя цацками. Наверное, он прав: всем и без побрякушек ясно, кто тут владыка, а если люди хотят праздников, то зачем им в этом отказывать? Пусть таинственно мерцают огни новомодных электрических ламп, оркестр играет что-то неуловимо классическое, а воздух наполнен ароматом весенних цветов и дорогих духов дам, что кокетливо поправляют маски и стреляют томными глазками направо и налево. Кембери подхватил с подноса услужливого официанта бокал дорогого южного вина и негромко сказал своим спутникам:

— Не напивайтесь, господа, помните, зачем мы все здесь и ведите себя естественно.

Ясимин мелькнула среди гостей — ловкая дамочка уже успела найти себе кавалера в лице старикана Гиршема, знаменитого банкира империи, в свое время предложившего Торну половину имущества и трех дочерей — лишь бы не попасть под национализацию. Торн принял с благодарностью и то, и другое — и теперь Гиршем красуется и важничает, считая, что отделался малой кровью. А Ясимин когда-то начинала карьеру, торгуя телом в порту, и никогда бы не оказалась в высшем свете, если бы не стала фавориткой прежнего министра финансов, весьма неразборчивого в подобных вопросах. Фавор давно уже прошел, а связи остались, и кое-какими из них теперь пользовался и Кембери. Надо будет побеседовать с ней ближе к середине бала, подумал посол, и в этот момент оркестр грянул приветственный звон, а гости расступились, склоняясь в глубоких поклонах. Согнулся и Кембери, сорвав шляпу и махнув ей по паркету. В бальный зал вошел император Торн со свитой.

Подтянутый, с полувоенной выправкой, одетый очень скромно в сравнении с окружающими, с единственным орденом на шее, еще из инквизиторского прошлого, и без драгоценностей вообще, Торн выступил словно бы ниоткуда и ласково улыбнулся гостям. Кембери вдруг всей кожей ощутил невероятную силу и энергичное обаяние этого человека. Откуда что тут берется, мельком подумал он, но ведь все его любят, даже те, кто минуту назад ненавидел всем сердцем. Император приветственно поднял руку, и в зале воцарилась мертвая тишина. Казалось, даже теплый ветер за окнами замер.

— Дамы и господа, — коротко промолвил император. — Я приветствую вас на балу и искренне счастлив всех видеть.