Олаф Бьорн Локнит - Конан и Алая печать

— Пойдем вино пить, — доверительно прошептал библиотекарь. — Из всех женщин мира мне более всего не нравятся те, которых называют «глупенькими». Не глупыми, а именно глупенькими.

Оставив возлюбленную пару ворковать, мы удалились к столу и начали целеустремленно накачиваться шемским нектаром с виноградников Либнума.

Конан, впрочем, не ворковал из-за особенностей голоса. Он, если так можно выразиться, воркующе громыхал: «Ну что ты, маленькая… Зачем обижаться?.. Нет, я немедленно верну это кольцо в сокровищницу и скажу, чтобы подобрали другое… Ладно, ладно, сделаем, как ты хочешь — можешь пойти и выбрать сама…»

— Это отвратительно, — вздохнул Хальк. — Я был бы счастлив видеть рядом с королем любую прожженную стерву, которая бы тиранила прислугу и придворных, но имела хоть каплю ума.

— Не понимаю, зачем меня сюда позвали, — ответил я. — В конце концов, я лишь ничем не примечательный служащий Латераны, пускай и старый знакомец Его величества. Знакомиться с нынешними дворцовыми нравами?

— Если позвали, значит, нужно, — кратко ответил Хальк. — Ага, вот и новые гости! Пойдем поприветствуем.

За довольно короткое время явились все приглашенные — высший свет, ближайшие друзья короля.

Темноволосый красавчик Просперо, Паллантид — бессменный капитан гвардии Черных Драконов, двое офицеров помоложе — барон Сол Брие и лейтенант Вилькон с подружками. Оба отличились во времена войны с Кофом и Офиром, и Конан перевел молодых и решительных командиров из обычной армейской кавалерии в гвардию, приблизив способных военачальников к трону.

Между прочим, чин лейтенанта Черных Драконов в обычном войске приравнивался к званию пятитысячника.

Личности творческие тоже были представлены — госпожа Орсия Шантеле, стихосложительница и певица, блиставшая во всех салонах Тарантии, месьор Бланд, скульптор и архитектор, на чьи плечи легли заботы по перестройке и обновлению столицы, придворный волшебник Озимандия Темрийский с супругой — прекрасная пара, да вот только разница в возрасте подвела… Жена волшебника была младше Озимандии лет на шестьдесят.

Празднество медленно, но верно завертелось. Начались разговоры, Хальк спорил с волшебником о тонкостях какой-то психургической некромантии, заодно строя глазки его очаровательной спутнице жизни.

Просперо пытался втолковать Конану, что праздновать надо бы поменьше, а трудиться побольше, но все равно пил наравне со всеми. Госпожа Шантеле спела несколько романсер собственного сочинения и, как всегда, сорвала громкие восторженные овации, а я угрюмо сидел в углу и думал, что все-таки я здесь делаю?

Кроме Халька, Конана и Просперо — ни одного близкого знакомого. Каждый занят собственными развлечениями и не обращает на меня ни малейшего внимания.

— А ну, пойдем, — от угрюмых мыслей меня внезапно отвлек король. — Пока все получают удовольствие от песен сладкоголосой Орсии, надо поговорить.

Конан взял меня за плечо, извлек из кресла и потянул за собой. Мы вышли из зала, где царило непринужденное застолье, оказавшись в святая святых тарантийского замка — рабочем кабинете монарха.

Скромненько. Деревянная обшивка стен, большой стол, жесткие стулья красного дерева, сундук. На стенах — разнообразное диковинное оружие, вроде кхитайских метательных звездочек, вендийские мечи, больше похожие на зазубренную пилу, гирканийские «волчьи хвосты» — странные копья с наконечниками в виде железных изогнутых ветвей. Неплохая коллекция…

— Вот что, Маэль, — без лишних предисловий начал Конан, — своей королевской волей я дарую тебе повышение. Будешь личным порученцем моего аквилонского величества.

— Чего? — вытаращился я. — Капитан… то есть извини, мой король… Я, конечно, благодарен, но…

— Не перебивай, — Конан выложил на стол два тяжелых кожаных мешочка, развязал шнурки на одном из них, и на полированные доски высыпалось звонкое серебро. Странная, хотя знакомая чеканка — восьмиугольные монеты Кофа, серебряные орты с изображением оскалившейся львиной головы.

— Здесь этого добра на полную сотню аквилонских кесариев, — продолжил Конан, — ты получаешь их от казны в счет будущих расходов.

— Каких расходов? — я окончательно запутался.

— Дело в том, что завтра с утра ты отправляешься в Немедию. Обеспеченный кофийский дворянин, решивший попутешествовать. Ясно? Насколько я знаю, последний год ты прожил в Кофе, отлично знаешь тамошнее наречие и местные обычаи. В Бельверусе вполне сойдешь за подданного короля Балардуса. Барон Гленнор извещен… Собственно, это он тебя порекомендовал как одного из лучших конфидентов Латераны. Вдобавок я вправе на тебя надеяться как на старого друга.

— И что я должен делать? — стало ясно, что Конан снова решил впутать меня в темную историю. Как все знакомо!

— Учти, сейчас я тебя посвящаю не только в государственную, но и в мою личную тайну, — Конан уселся за стол и нахмурился. — На днях я получил из Бельверуса очень странное письмо. От человека, которого я уважаю всей душой и всем сердцем.

— Кто же этот человек? — осторожно осведомился я.

— Мораддин, герцог Эрде, барон Энден, глава тайной службы Немедийского королевства.

Вот тебе и на!

Прежде мне приходилось слышать, что человек, исполняющий в Немедии роль нашего барона Гленнора, как-то связан с Конаном и серьезно помогал Аквилонии шесть лет назад, во времена смуты и Мятежа Четырех… Но чтобы у нашего монарха были с главой Вертрауэна «душевные и сердечные отношения»?

Чем больше живу, тем больше удивляюсь жизни.

— Я тебе прочитаю кое-что, — варвар взял один из валявшихся на столе свитков и развернул. — Тогда, возможно, ты поймешь, отчего я лишаю тебя отдыха в Тарантии. Слушай…

Глава вторая

Записки Долианы, баронессы Эрде — I.

«Девушка из хорошей семьи»

Сии личные записи мне посоветовал вести отец. Давно, когда я была еще маленькой и только училась выводить первые корявые строчки. Он сказал, что будет полезно по вечерам перебирать и раскладывать по полочкам минувший день. Вспомнить, кого я видела, что слышала, что подумала, о чем читала или разговаривала, чем занималась….

С тех пор я повсюду таскаю с собой маленькую тетрадку, походную бронзовую чернильницу и запас перьев, а ведение записок стало привычкой. Иногда надо мной смеялись, но порой дневники оказывали мне ценные услуги.

Я даже не подозревала, насколько был предусмотрителен мой дорогой отец, приохотив дочь к кратким ежевечерним исповедям на клочках пергамента…