Ольга Сергеева - Дочь Кузнеца

Сквозь лес, не разбирая дороги, бежала девочка. Она петляла между деревьев, то и дело проваливаясь по щиколотку в снег, запинаясь о корни деревьев, предательски скрытые им. Она шла уже не один час. Добротный теплый плащ, надетый на ней, был разорван в нескольких местах, капюшон давно упал с головы, длинные светлые волосы спутанными прядями упали на лоб, в сапожки набился снег, растаял, и теперь там мерзко хлюпала ледяная жижа. Впрочем, ноги ее давно онемели. Она не чувствовала ни холода, ни усталости. Она не заметила, даже когда примерно час назад, споткнувшись, упала прямо в колючий кустарник. Кожа на ее руках была изодрана. Весь прошедший час она отмечала пройденный путь собственной кровью, остававшейся на снегу. Она не пыталась выбирать свой путь, она просто шла вперед. Луна холодным мертвенным светом обливала деревья. Они раскачивались, отбрасывая причудливые тени, словно тянули свои ветки к жалкой человеческой фигурке, но девочка вряд ли замечала их. Она просто шла вперед, не зная, сколько осталось позади нее и сколько ей еще идти. И дойдет ли она, или навсегда останется посреди леса. Даже это было ей все равно.

Впереди деревья вдруг неожиданно расступились, образуя крошечную полянку. Луна заглянула на нее из-за рваного края тучи, да так и осталась висеть, словно пришпиленная к высокому иссиня-черному небу. Девочка вышла на поляну. Она давно уже перестала смотреть по сторонам, отчаявшись разглядеть что-либо за сплошной стеной деревьев, и шла, низко опустив голову. Чей-то взгляд, внимательный, в упор, заставил ее остановиться и поднять глаза. Прямо напротив нее на противоположной стороне полянки стоял волк. Около полуметра высотой, тощий, на коротких кривых лапах, со страшно свалявшейся, не успевшей перелинять летней серой шерстью. Он стоял и смотрел на нее желтыми голодными звериными глазами. Он уже час шел за ней, по запаху, по следам крови, топившей снег. Он выследил свою добычу, он с нетерпением ждал ее, и вот она перед ним. Занила остановилась, не сводя глаз с волка. Зверь слегка повел облезлым опущенным в снег хвостом, переступил с лапы на лапу, втянул воздух носом, приоткрыл пасть, обнажив желтые редкие клыки. Он ждал. Перед ним был всего лишь ребенок — человеческий детеныш, так сладко пахнущий, с вкусной нежной плотью — редкая добыча! Редкая и легкая… Без когтей, без клыков, без тяжелой палки, способной пробить шкуру… Удивительная удача! Сейчас детеныш закричит, призывая своих родителей, и кинется бежать. Но волк знал: здесь, посреди леса, детеныш сейчас один — он выследил, и поэтому ждал. Сейчас! Еще чуть-чуть! Детеныш повернется, кинется бежать и тогда!.. Волк весь подобрался, готовясь к прыжку.

Занила стояла и смотрела на него: всего в амм ростом, с грязной, свалявшейся клочьями шерстью, желтыми клыками. Интересно, он достанет хотя бы до брюха белоснежному Хозяину?.. А рискнет ли он хотя бы близко подойти к тому месту, где остались следы Его лап? В желтых глазах волка светился лишь звериный голод, ограниченный звериным же чутьем. Был ли он страшен? Да, был. Еще три дня назад маленькая девочка Занила умерла бы от страха, увидев его. Она завизжала бы, стала звать папу и побежала бы прочь, не разбирая дороги. Хотя… Три дня назад маленькая девочка Занила и не оказалась бы одна в ночном лесу. А сейчас ей некого было звать. Те, кто мог бы слышать ее, ушли. Они ждут ее за Чертой. Ей некуда бежать: она пытается уйти от самой себя и от собственной памяти. Печь в ее доме давно погасла и остыла, да и сам дом превратился в прах. Визжать от страха?.. Черные насмешливые глаза Хозяина заглянули в ее глаза…

Занила взглянула на волка и засмеялась. Хохот захлестнул ее. Сначала тихий, потом все громче и громче. Она упала на колени, обхватив себя руками. Бояться? Волка!?.. Морда Хозяина, фыркая, погружалась в теплую плоть, превращая в нечеловеческую маску мамино лицо… Огромная лапа со стальными когтями сверху вниз опускается на сестру, раздирая платье, кожу, мясо, ломая хрупкие кости… Клыки Хозяина сомкнулись на ее собственной шее, разрывая артерию, и в следующую секунду вышли наружу, перепачканные в алой крови…

Волк фыркнул и отступил на шаг. Его крошечный животный мозг не понимал, что происходит, почему этот человеческий детеныш вместо того, чтобы пугаться и бежать сидит на снегу и издает такие странные громкие звуки. Почему он не боится? Волк не понимал, и это было хуже всего. Впервые в своей не такой уж и короткой жизни волку стало страшно. Даже голод, заставлявший его идти по следу добычи, куда-то скрылся. Волк еще раз взглянул на такую странную жертву, повернулся и затрусил прочь от освещенной луной поляны, но еще долго ему вслед, словно насмехаясь над ним, несся дикий хохот.

Занила не могла остановиться. Хохот перешел в рыдания, скрутившие ее тело. Слезы принесли бы ей облегчение, но их не было. Она не плакала, когда меч Хозяина разрубил ее отца, она не плакала, стоя на пороге собственного опустевшего дома, она не могла плакать и сейчас, но смех ее был в десять раз страшнее. Одиннадцатилетняя девочка не могла так смеяться. Это был хохот ведьмы, от которого даже тени, прятавшиеся по веткам деревьев, шарахнулись в стороны. Только луна смотрела бесстрастно и равнодушно. Она и сама посмеялась бы, но эта человеческая страсть также была ей чужда.

Рассвет дня, обещавшего быть по-зимнему морозным, занимался медленно, словно неохотно. Сначала тонкая алая полоса протянулась над вершинами далекого леса, только потом небо начало медленно светлеть, меняя свой цвет с иссиня-черного на грязно-серый, а затем и вовсе на светло-голубой. Словно отражая небо, еще чистый совершенно белый и легкий снег заискрился миллионом крошечных звездочек, засветился ровным голубым сиянием.

Здесь, в северном Махейне, на границе зимы светает поздно. Поэтому, несмотря на то, что солнце еще не показалось из-за верхушек далекого леса, жизнь в деревне, вытянувшейся вдоль проезжего тракта, начала уже просыпаться. Из труб над домами начинал валить дым растапливаемых печей, а со дворов уже неслось нетерпеливое мычание коров, заждавшихся своих хозяек.

Накануне в дом почтенной Марыти привалило счастье: отелилась красавица и гордость, любимая телушка, принесла здоровую тонконогую дочку, с любопытными добрыми глазами и темным пятнышком посреди лба. Счастье-то оно, конечно, счастье, но и забота большая. Вот и поднялась Марыти задолго до света, поспешила в хлев. Там, слава Богам, все было хорошо. В клети, на свежей чистой соломе, спал теленок, а его мать стояла над ним, важно помахивая хвостом и жуя терпко пахнущее еще зеленое сено с сохранившимися венчиками полевых цветов. Никакой злой дух, никакая хворь не смогли за ночь пробраться сюда. Не зря, значит, по осени, когда собран был последний урожай, бородатый ведун — древний старец посолонь обходил двор, напевая что-то неразборчивое на древнем языке и постукивая своим посохом по бревнам. Да и грозные лики духов, вырезанные на высокой притолоке еще при строительстве, грозно взирали перед собой, охраняли дом и двор от всякой нечисти. Споро управившись с работой, Марыти поспешила в дом — там на печке спали сынишки-близнецы, да еще муж с вечера собирался на рыбалку, проверял снасти и чинил сеть. На рассвете хотел выйти, нужно поскорее растопить печь да собрать ему с собой провизии.