Александр Мазин - Мертвое Небо

В темноте Данил не мог определить возраст противника, но по тому, как тот дышал, предположил: не так уж молод.

Вниз-поворот-прямой укол-скользящий-отвод-прыжок с режущим слева. Выкованный вагарами клинок пел негромкую песню и весело звенел, встречаясь с конгской сталью.

Данил поворотом кисти отвел встречный выпад, свободной рукой поймал запястье хуридита, резко повернул. Монах, вскрикнув, упал на колено… и ударил светлорожденного кинжалом, целясь в пах. Данил, не успевая парировать, выпустил руку противника, упал на спину, перекатился и встал на ноги. Кинжал хуридита распорол его штанину. По счастью, только ее. Но Данил понял: хуридита надо класть сейчас. Еще одна ошибка может оказаться необратимой. Светлорожденный отступил – и хуридит, разумеется, ринулся вперед. Шаг в сторону, меч Данила упал на траву, пальцы сомкнулись на правом запястье Дорманожа, поворот, рывок… Ноги хуридита оторвались от земли – миг – и он зарылся головой в мокрую листву. Светлорожденный вышиб у него меч (кинжал монах выронил) и придавил к земле. Теперь жизнь хуридита принадлежала Данилу.

Рудж услышал скрежет стали о сталь, ощутил боль в груди. Враг, прижав кормчего коленом к земле, долбил ножом, пытаясь продырявить кольчугу. Похоже, он не соображал, что делает, иначе уже давно перерезал бы северянину горло. Боль изгнала туман из головы кормчего, и Рудж врезал противнику коленом между ног. Попал! Кинжал в последний раз царапнул по кольчуге – и хуридит повалился на бок. Рудж поднялся, зашипев от боли в ушибленной спине. Вынул меч… Никто на него не нападал. Пардов схватка людей не заинтересовала. Они обнюхивали сброшенную кормчим рукавицу.

Рудж возблагодарил Повелителя Судеб, зацепил ремень, болтавшийся на шее одного парда, за седельную пружину второго и вскарабкался в седло. Пард рявкнул, щелкнул зубами, но получил по носу – и успокоился. Рудж хлопнул его между ушей: пошел, приятель. Оставались еще два парда, но кормчий решил: им с Данилом хватит и двух. Светлорожденный, конечно, забрал бы всех, но моряк не знал правил сухопутной войны, одно из которых гласило: ничего не оставляй врагу.

– Кто ты и почему преследуешь нас? – на аркинно спросил Данил.

– А ты, имперец, что ты делаешь на землях Братства? – задыхаясь (светлорожденный крепко приложил его оземь), проговорил Дорманож.

Дерзость спасла Брату-Хранителю жизнь. Перерезать горло столь умелому и отважному воину? Все равно что выпить залпом тридцатилетнее вино. Светлорожденный охотно вернул бы хуридиту меч и продолжил поединок. Но это удовольствие придется отложить. В конце концов, он затеял игру не ради истребления монахов, а о пардах Рудж наверняка уже позаботился. Один удар кулаком – и монах обмяк.

Лучше бы Данил его убил. Но светлорожденный не знал, кому оставляет жизнь. И он не был бы Данилом Русом, если бы поступил иначе.

На полпути к лагерю северянин наткнулся еще на одного монаха. Этот оказался попроще. Первым же выпадом светлорожденный проткнул хуридиту икру, надолго лишив возможности бегать.

В лагере хуридитов Данил обнаружил следопыта – скулящего на четвереньках – и пару оставленных Руджем пардов.

Светлорожденный посвистел, сунул каждому по куску вяленого мяса – и они поладили.

Итак, набег завершился успехом. В одном только светлорожденный сильно сомневался: найдет ли его друг дорогу к их собственной стоянке? Впрочем, последнее не так уж важно. Данил отыщет его сам.

Светлорожденный в очередной раз оказался прав. Отъехав от лагеря монахов на порядочное расстояние, Рудж понял, что понятия не имеет, куда держать путь. Поэтому поступил просто: расседлал пардов, а когда звери улеглись, втиснулся между ними и тут же заснул.

Разбудил его Данил. Он прибыл со всей их поклажей и пардами. Ругать кормчего за беспечность светлорожденный не стал: бесполезно.

Трех пардов, взятых в деревне, и одного из похищенных ночью – отпустили. Два под седлом и один вьючный – вполне достаточно для путешествия в несколько сотен миль. В отличном настроении друзья отправились в путь. А вот для Дорманожа и его подначальных утро оказалось куда менее приятным.

III

Отпущенный Данилом пард вер нулся к прежним хозяевам. И хвала Величайшему, иначе пришлось бы нести брата Хара на руках. Дорманож собственноручно, с подобающими молитвами, зашил рану, однако встать на проколотую ногу брат Хар не мог. Что-то важное перерезал в ноге проклятый имперский меч. В общем, взгромоздили бедного Хара на спину парда и тронулись. Прошли с милю. И решили дальше не идти. Следопыт скулил, что яйца распухли, ловчий дважды блевать ходил, да и самого Брата-Хранителя крепко отделал имперец. Ах, как он сражался! Чудо, что всех не прикончил. Воистину, чудо!

Только собаки чувствовали себя прекрасно. Однако на охотничьих псах не поедешь. Это не упряжные.

– Опос,– скомандовал Дорманож.– Садись в седло и давай на тракт. Сколько до него?

– Миль шесть,– ответил следопыт.– Или пять.

– За час обернешься. А ты проводишь,– бросил он следопыту.

Тот заскулил было, но под тяжелым взглядом Брата-Хранителя сник. Дорманожу только повод дай – враз без передних зубов останешься.

Опос взгромоздился в седло, несчастный следопыт взялся за стремя – и отправились.

Вернулись, конечно, не через час, но до полудня. С пардами, взятыми именем Братства у проезжих купчишек. На тракте смахнули с пары возов купеческое барахло и с удобством доехали до монастыря. Засветло.

Риганское обиталище Братства – самое крупное в Хуриде. И самое значительное. Земель – за полмесяца верхом не объедешь. Одних рабов, бывало, до тридцати тысяч числилось. В лучшие годы. А сколько нынче людишек – никто не знал. Теперь подать по деревням собирали, а не по головам.

Сам монастырь невелик. Но крепок. Стены в тридцать локтей, башни, ворота, железом окованные. Твердыня веры.

Дорманож занимал в обиталище дом, лишь немногим уступавший дому Отца-Настоятеля. Сам строил. На собственные средства. А прежний дом – снес. Слева от Дорманожевых хором – Настоятелевы. Эти чуток повыше, ибо по уставу положено, чтоб над ними только храм возвышался. Справа от Дорманожа – казармы воинствующих монахов. С фасада – малое ристалище. Единственное открытое место в монастыре.

Жил Дорманож с удобствами. После одиннадцати лет, проведенных в столичном дворце Братства, и еще трех – во дворце Наисвятейшего, Дорманож привык к роскоши. Правилами, впрочем, роскошь не возбраняется. Если средства есть.

Хранительство в Ригане для Дорманожа – опала. Кабы не интриги – быть бы ему в числе Отцов-Управителей. Но опала – не казнь. Все еще может перемениться.