Наталья Резанова - Золотая голова

— Ясно. Спрашивай, что надо.

Маддан действительно мог знать о многом. Разумеется, записку я ему показывать не стала, но о покойном авторе спросить стоило.

— Слышала я, будто не так давно в вашем богоспасаемом городе перерезали глотку некоему Мартину Форчиа.

Маддан пожевал губами, раздумывая, говорить или нет. Наконец бросил:

— Вообще-то это было не в городе. Его у волнореза нашли, с той стороны, после отлива…

То, что труп побывал в воде, новостью для меня не было. Недаром записка размокла. Однако слабая надежда, что Гейрред Тальви изволит шутить и дурить мою золотую голову и никакого убийства не было вовсе, померкла. Но Маддан явно сказал не все, что знал. Он этого и не скрывал. Стоял и ждал, спрошу ли я. Я молчала. Подхватив поднос, он пошел к выходу. В дверях обернулся:

— Скажи, этот Форчиа — твой друг? Странная манера подобным образом спрашивать о покойнике.

— Я его не видала ни живым, ни мертвым, — ответила я чистую правду.

— Тогда лучше тебе не ввязываться в это дело. Верные люди говорили, что Форчиа был императорским шпионом.

С этими словами Маддан закрыл дверь.

Вот еще новости. Тальви работает на императора? Почему бы нет, работаю же я на Тальви. В этом даже есть некое изящество — заставить последнюю из Скьольдов служить той самой власти, что Скьольдов уничтожила. Но что-то подсказывало мне, что дело обстоит совсем не так. Хотя, как заметил бы мой нынешний работодатель, «что-то подсказывает» — не довод. Равно как и «верные люди говорят» — далеко не всегда есть правда, в чем мне неоднократно приходилось убеждаться.

Впрочем, пока я размышляю, ужин стынет. Вот это — действительно довод. Я быстро покончила с едой. Плеснула вина в кружку — глиняную, не оловянную, стянула сапоги и вытянулась на койке, отхлебывая вино и разглядывая извлеченную из кармана записку Форчиа.

Прикинем.

точн Кри Во После лив та клад Только два слова выглядят законченными: «клад» и «после». Может быть: «Точно так. Идти по кривой — клад. После ливня». Бред полнейший. И Гейрред Тальви, которому, очевидно, была адресована записка, меньше всего похож на кладоискателя. Кроме того, если слово выглядит законченным, это не значит, что оно таковым является. Начало другого слова… может, «кладбище»? А скачущее «во» залезает на верхнюю строку.

«Точно в восемь на кладбище (если предположить, что вместо „та“ в действительности „на“). Кричи. После»… должно произойти что-то с «ли». Но не «пли» же, если бедняге перерезали горло. А потом утопили. Вот откуда «кладбище» в мыслях и поперло.

Разумеется, в этом варианте больше смысла, чем в первом. Но «клад» с равным успехом может быть не началом, а концом слова. Тем паче, что расстояние между ним и «во» очень большое. Приклад? Расклад? А «после ли… » — «впоследствии лишишься»…

Я крутила записку так и эдак, рассматривала ее на свет — бесполезно. Карандашные буквы смылись начисто. Но если бы Мартин Форчиа писал чернилами, было бы еще хуже. Они бы полностью расплылись. И почему бы господам ученым в своих академиях, вместо того чтоб заниматься всяческой чепухой, не изобрести чернила, которые бы не расплывались в воде? Тогда бы Гейрреду Тальви не пришлось посылать меня в Камби. И он придумал бы для меня что-нибудь погаже…

Ладно, я и не рассчитывала разгадать содержание записки в первый же вечер. Но в «кладбище» что-то есть. Или на нем… Надо будет туда наведаться.

Если «клад» действительно означал кладбище, а «во» — восемь часов, то никак уж не восемь часов утра. Это было ясно с самого начала. Но тем не менее я встала с рассветом и, миновав припортовые кварталы, вышла к городскому погосту.

Камби — город не настолько богатый, чтобы иметь, скажем, два кладбища, как в Свантере, — для покойников денежных и для неимущих. Здесь все покоятся в одной ограде. В Свантере, как во многих других больших городах, на бедняцком кладбище бренные останки, пролежавшие в земле определенное время, из могил, за коими никто не ухаживает, вырывают и сносят в подвалы близлежащих церквей — пусть лежат себе мирно до трубы архангельской и не мешают истлевать следующим поколениям, раз магистрат не выделяет новых земельных участков. Кости, говорят, лежат огромными беспорядочными грудами — воображаю, какой переполох начнется там в день Суда! Но в Камби такого точно не будет, потому что здесь костей из могил не вырывают. Подозреваю, что старые могилы просто ровняют с землей и без зазрения совести копают новые.

В маленькой часовне не было никого, кроме священника и двух старух — рыбацких вдов. Сторож дремал во дворе, сидя на досках подозрительного вида и происхождения. И это единственное, что было здесь подозрительного. Я бродила среди фамильных склепов из зеленого камня с прожилками, в чугунных розах и виноградных гроздьях, простых надгробий, поросших мхом, и покосившихся крестов. На одном из таких, сбитом из грубо обструганных деревяшек, было нацарапано: «Мартин Форчиа». Ни тебе даты, ни «покойся с миром»… Бедолага, кому бы ты ни служил. Кто его хоронил, интересно? Тальви упомянул лишь, что ему доставили вещи Форчиа. Почему он не дал мне встретиться с тем, кто это сделал? Не хотел излишне облегчать мне задачу?

Могила Форчиа была одной из самых свежих. Я заметила еще две, не успевшие осесть. В одной покоилась почтенная дама, которая умерла, судя по надписи на плите, пресытившись днями. На другом надгробии плач по безвременно ушедшему супругу и отцу изливали неутешная вдова и четырнадцать детей (перечислены поименно). Хороший город Камби, зря я о нем дурно отзывалась. Видимо, здешний воздух способствует долголетию и плодовитости… Правда, не всегда. Нужно будет приложить все усилия, чтобы количество могил в ближайшее время не возросло.

И все же что за преступные деяния творились здесь… если они творились? Я обошла приют вечного успокоения вдоль и поперек, но не нашла никаких подсказок. На склепах не было следов взлома. Нигде. Ни на одном. И я не заметила, чтоб раскапывали какую-нибудь могилу — а по нынешнему времени года скрыть следы этого нелегко. И, мотаясь по свежей травке, среди кустов шиповника, который непомерно разросся вдоль стен, я думала, что даже если и найду что-либо, вряд ли это поможет. Конечно, кладбищенское воровство — занятие малопочтенное, но к нему прибегают, как правило, те, кто не режет глоток живым. Мне приходилось слышать, опять же в Свантере, что могилы нередко раскапывают врачи и студенты-медики, которым трупы нужны в сугубо учебных целях. Но в Камби нет медицинской школы. И даже если здесь практикует какой-то лихой хирург-одиночка, которого застукали на кладбище, ему проще было бы, перерезав Форчиа глотку, сразу поволочь его на анатомический стол, а не выбрасывать в море.