Дин Кунц - Мистер убийца

Пейдж вышла из комнаты, а Марти придвинул стул, стоящий обычно у стены, к кроватям Шарлотты и Эмили. Он выключил свет, оставив только небольшую лампу для чтения, работающую от батареек и освещающую его тетрадь, и лампу в виде Микки Мауса, которая включалась в стенную розетку на уровне пола. Он сел на стул, положил перед собой тетрадь и стал ждать тишины. Но не просто тишины, а тишины наполненной благоговейным ожиданием, как это бывает в театре в момент, когда поднимается занавес.

Наконец нужная атмосфера установилась.

Это были самые счастливые минуты в ежедневной рутине Марти. Время сказок. Не важно, чем был наполнен день, он всегда ждал именно этого момента.

Он сочинял сказки и записывал их в специальную тетрадь, озаглавленную "Рассказы для Шарлотты и Эмили". Может быть, он даже опубликует их когда-нибудь. А может, и нет. Здесь каждое слово посвящалось дочерям, и им было решать, может ли еще кто-нибудь, кроме них, прочитать его сказки.

Сегодня вечером он начинает читать новую сказку в стихах. Он, будет читать ее вплоть до Рождества и даже больше. Быть может, она будет удачной, и это поможет ему забыть неприятный эпизод, выбивший его из колеи.

"Благодарение", к счастью, прошло.Мы ели индейку и пили вино,

– Смотри, а ведь они рифмуются! – с восторгом воскликнула Шарлотта.

– Ш-ш-ш-ш-ш, – остановила ее Эмили. Правил, регламентирующих отведенное на чтение сказки время, было немного, но они были строгими, и одно из них предписывало девочкам не прерывать рассказчика на полуслове или, если это были стихи, на середине строфы. Правила поощряли их желание повторить прочитанное, разрешали реагировать на него, но и рассказчик должен был пользоваться подобающим уважением. Он начал снова.

"Благодарение", к счастью, прошло.Мы ели индейку, и пили вино.Салат и картофель, цыплят и котлеты,Бисквиты, торты, пирожки и конфеты -Все, не жалея наш бедный живот,Мы отправляли пригоршнями в рот.И столько мы съели колбас и грудинки,Что даже уже не влезаем в ботинки.

Девочки хихикали как раз в тех местах; где он этого ожидал, и Марти с трудом удерживался от того, чтобы повернуться и посмотреть, понравились ли стихи Пейдж, ведь она тоже слышит их впервые. Но Марти знал, что автор, который, в предвкушении аплодисментов, не может дочитать свое произведение до конца, не достоин похвалы. Он знал, что успех может принести только несгибаемая вера в него, не важно, была ли она притворной или настоящей.

Но на пороге стоит новый праздник,Это не день Всех Святых и не Пасха.Дня веселей не найдешь в целом свете,Мы дарим подарки и взрослым, и детям.Что же за праздник, чье время пришло?Ну, подскажите же мне…

– Рождество! – в рифму произнесли Шарлотта и Эмили, и эта их немедленная реакция подтвердила, что его чары подействовали.

Гирлянды и свечи достанем мы с полки,В гостиной поставим огромную елку,Повесим шары, мишуру и хлопушкиИ, чтобы никто не задел их макушкой,Под потолок, туда, где видней, -Много красивых цветных фонарей.Мелкой щебенкой присыпем дорогу,Чтоб Санта-Клаус не вывихнул ногу,Не поскользнулся во время пути,Прямо до нас смог спокойно дойти.

Он посмотрел на девочек. Казалось, их лица сияют.

Не сговариваясь, они в один голос попросили:

– Продолжай! Продолжай!

Боже, как ему это нравилось. Ему нравились они. И если рай все-таки существует, то он сейчас здесь, в этой комнате.

О Боже, какое известье пришло!Боюсь, нам испортили все Рождество.На бедного Санту злодеи напали,В рот сунули кляп и руки связали,Похитили сани, мешок отобрали,Кредитную карточку Санты украли,И скоро счета его опустошат,А помощь окажет им злой банкомат.

– О, – произнесла Шарлотта, залезая под одеяло – это становится страшным.

– Конечно. Ведь это написал папа, – ответила Эмили.

– Что, будет очень страшно? – спросила Шарлотта, натягивая одеяло до подбородка.

– Ты в носках?. – спросил Марти. У Шарлотты мерзли ноги, и она обычно надевала на ночь носки.

– Носки? – спросила она. – Да. А что? Марти наклонился вперед и, понизив голос до шепота, сказал:

– Эта сказка будет продолжаться до самого Рождества, и вы еще не раз напугаетесь до смерти. И он скорчил страшную гримасу. Шарлотта натянула одеяло до носа. Эмили хихикнула и потребовала:

– Папа, давай дальше.

Откуда-то сверху, от самого солнца,Несется серебряный звон колокольцев.Зигзагами мчится оленья упряжка,Как будто летать разучились, бедняжки,И правит санями, насколько мне видна,Возница ужасно зловещего вида:Вместо улыбки – оскаленный рот,Если он – Санта, то Санта не тот.Слышится хохот, и гогот, и вой,Он машет руками, он брызжет слюнойИ, в довершенье всего беспорядка,Мелко трясется, как будто в припадке.(Если приметы вам встретятся эти,Срочно звоните в полицию, дети!)

– О, Боже, – выдохнула Шарлотта, натянув одеяло почти до глаз. Она говорила, что не любит страшных историй, однако, если в сказке не было ничего пугающего, она первая же и жаловалась на это.

– Итак, кто же это? – спросила Эмили. – Кто же все-таки связал Санта-Клауса, ограбил его и укатил в его санках?

Прячась под маскою доброго брата,Близнец Санта-Клауса едет к ребятам.Этот мошенник и злобный проказникХочет испортить рождественский праздник,Мамы, смотрите, чтоб к вам не проникДоброго Санты ужасный двойник.Крепче заприте и выход, и входИ не забудьте заткнуть дымоход.

– У-ух! – вскрикнула Шарлотта и с головой скрылась под одеялом. Эмили спросила:

– Почему двойник Санта-Клауса такой злой?

– У него, наверное, было трудное детство, – ответил Марти.

– А может, это у него врожденное? – проговорила Шарлотта из-под одеяла.

– Разве люди могут рождаться плохими? – удивилась Эмили. И, не дожидаясь ответа Марти, она ответила:

– Да, конечно же, могут. Некоторые ведь рождаются хорошими, как ты и мама, поэтому кто-то должен рождаться плохим.

Марти упивался реакцией девочек на его стихи. Как писатель, Марти собирал и записывал слова девочек, ритм их речи, выражения. Он берег эти записи до того дня, когда они ему могут понадобиться для какой-нибудь сцены в романе. Он предполагал, что использовать своих, детей в корыстных целях было не очень этично, но ничего не мог с собой поделать. Его первоочередным долгом отца было сохранить все это в памяти, потому что он знал, что наступит время и эти воспоминания будут тем единственным, что у него останется от их детства, а он хотел помнить все, до мельчайших подробностей.. Очень четко. Хорошее и плохое. Простые моменты и важные события. Он не хотел растерять ни одной детали, так как все было очень дорого ему.