Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах

Он уже был готов к тому, что Чжу Юйсан начнет заверять, что никогда не осмелится произнести ни слова лжи, но заклинатель лишь поклонился еще ниже:

— Выражаю благодарность Вашему Высочеству. Располагайте мною.

— И все же, что это было? — нарушил молчание Хао Вэньянь, — там, в поле. Действительно когда-то была битва?

— Да. Очень давно.

— Больше тысячи лет назад, судя по оружию, которое показалось из земли, — Со Ливей покачал головой, — я видел похожий меч в храме принятия обетов в старой столице. Настоятель утверждал, что он едва ли не времен Яшмовой Ганьдэ.

— Но почему все пришло в беспокойство именно сейчас? — Хао Вэньяня, кажется, ничуть не волновало происхождение и древность выброшенного землей оружия.

— Не знаю, — Чжу Юйсан покачал головой, — я лишь старался успокоить духов и не обращал внимания на прочее.

Хао Вэньянь метнул на него взгляд, в котором явственно читалось «а не ты ли в этом виновен», но от прямых обвинений воздержался. Похоже, он не спешил отбрасывать недоверие к Чжу Юйсану.

Принц решил, что пока не станет в это вмешиваться. В конце концов, кто-то должен сохранять осторожность и не спешить открывать двери. И Хао Вэньяня легко оправдать тем, что он просто выполняет свой долг.

Сейчас, когда пережитый страх отступал, Шэнли чувствовал интерес. В самом деле, что там случилось?

— Если бы у тебя было больше времени — ты смог бы понять, что… — принц задумался, подбирая подходящее на его взгляд слово, — что пробудило поле?

Чжу Юйсан, помедлив, словно прислушивался к чему-то, кивнул. Шэнли взял из рук Со Ливея чашу со свежим чаем.

— Значит, когда будем возвращаться из Яньци, снова посетим его.

Будь на то только воля принца, они бы не стали ожидать так долго. Но близилась встреча с генералом Линем, и наставник Ли просто изведет нравоучениями вперемешку с сетованиями на свою неспособность справиться с наставлением Его Высочества, если они хоть немного опоздают. В отроческие годы Шэнли не отказывал себе в удовольствии поизводить наставника. Но сейчас это уже казалось недостойным. Слишком ребяческим.

Глава 3

Этот человек напоминал полубезумного бродягу. Худой, в истрепанных пропыленных одеждах, с блуждающим диким взглядом и, кажется, не слишком понимающий обращенную к нему речь. Несомненно, не потерять окончательно человеческий облик и куда-то идти он мог только благодаря своей спутнице — такой же покрытой пылью с ног до головы, в таком же поношенном платье, изначальный цвет которого едва можно было угадать.

Платок, которым женщина оборачивала голову и лицо, чтобы уберечь их от солнца, сейчас был размотан, и Линь Яолян мог как следует ее рассмотреть. Совсем еще молодая. Не похожая на простую крестьянку ни лицом, ни манерами — как и его спутник, в котором даже в этом жалком состоянии можно было угадать того, кто не гнул спину с мотыгой в полях. И миловидная. Слишком молодая и миловидная для того, чтобы скитаться по дорогам с полупомешанным.

— Из Данцзе… — задумчиво повторил Линь Яолян, выгадывая время на раздумья.

— Да, благородный господин. Из Лацзы, — женщина и в самом деле говорила плавно, чуть растягивая слоги, как все уроженцы западных провинций.

— И как же вышло так, что вы оказались в Милине, а оттуда забрели в Цзиньянь?

Женщина оглянулась на тревожно озирающегося слепым взглядом спутника. Опустила голову ниже. Скромно, но без излишнего подобострастия. Что-то было в ее манерах, подтверждавшее подозрения о том, что она не простая крестьянка.

— Благородный господин… взываю к вашему милосердию.

Линь Яолян досадливо поморщился, не желая выслушивать высокопарный лепет о милосердии и прочих достоинствах, коими должен обладать благородный муж. Женщина, заметив его недовольство, взволнованно заторопилась:

— Благородный господин, мой брат навещал своего наставника, удалившегося в Милинь. Однако после смерти почтенного учителя он не вынес потрясения… нам пришлось свернуть с прямого пути потому, что встреченные торговцы были так добры, что довезли нас до храма, где брат смог немного восполнить силы… — она примолкла, чтобы перевести дыхание.

— В каком храме это было?

— Храм благочестивого наблюдения, что на озере Силинь.

Линь Яолян снова помолчал, в задумчивости рассматривая злосчастных бродяжек. Что же, если нынешнее состояние того, кого женщина называла братом, считается улучшением — то что же с ним было, когда они повстречали сердобольных торговцев? Мог ли он хотя бы переставлять сам ноги?

— А как звали почтенного наставника твоего брата?

Женщина внезапно порывисто склонилась лбом до самого пола, немало удивив этим генерала.

— Благородный господин, почтительно молю вас о снисхождении. Имя почтенного наставника было Цюэ Лунли.

Линь Яолян помимо воли приподнял брови, услышав это имя и с трудом удержался, чтобы не присвистнуть. Замешательство женщины и ее просьбы о снисхождении и милосердии разом перестали быть просто предписанными приличиями почтительными оборотами.

Многие в Данце говорили, что неистовый учитель Цюэ после того, как его дом был разрушен, а ученики частью брошены в тюрьмы, частью сосланы в дальние провинции, отправился в изгнание в Милинь. Признание перед лицом верного слуги Лотосового Трона в том, что брат является последователем смутьяна и бунтаря выглядело слишком рискованным, чтобы оказаться неправдой.

Итак, если верить словам этой женщины, непримиримый Цюэ после стольких лет гонений наконец мертв. Что же, в Шэньфэне многие встретят эту весть с облегчением и даже с радостью. Учитель Цюэ был слишком неудобен для тех, кто счел участь Данцзе уже решенной и не желает противиться растущей мощи Цзиньяня.

Линь Яолян со вздохом прикрыл глаза, мысленно от всего сердца желая духу непокорного старика успокоения. Нельзя сказать, что слова учителя Цюэ не находили отклика в душе генерала. Линю Яоляну тоже было горько видеть, как государь и его окружение отказываются от борьбы и смиряются с угасанием былой славы Данцзе. Как уверяют, что не противиться могучему Цзиньяню суть благо, которое позволит не губить простой народ в безнадежных войнах. Однако Линя Яоляна воспитывали как верного слугу государя. И не дело бывшему командиру с приграничья, волей судеб вознесенного до места одного из высших военачальников державы, оспаривать решения Дворца Лотосов.

Женщина так и замерла в самом низком поклоне, пригнув к полу и голову своего брата. Линь Яолян успел заметить, как лицо этого человека, который не вполне ясно осознавал происходящее, исказилось от горя при упоминании учителя Цюэ. Должно быть, звук имени наставника сумел проникнуть сквозь пелену безумия и вызвать отклик в несчастном разуме. Похвальная верность и привязанность, что и говорить…

— Как ваши имена? —