Авдотья, дочь купеческая - Наталья Алферова
Лакеи в ливреях, надетых в честь праздника, распахнули двери. У парадного входа стояла украшенная цветами карета, запряжённая четвёркой белых лошадей. До церкви Ильи Пророка недалеко было, лишь площадь перейти, поэтому ехали медленно, кучер, тоже в ливрее, лошадей шагом пустил.
Стоящая возле церкви толпа встретила карету с невестой восторженными криками. Как только Дуня и Михайла Петрович вышли, к ним подбежали нарядные мальчик и девочка, дети младшего из купцов Матвеевских, чтобы фату нести. Михайла Петрович подал дочери руку, они перекрестились трижды, вошли в церковь и направились к алтарю, где уже ждал жених.
Церковь и без того потрясающе красивая, с фресками, росписью, старинными иконами в дорогих окладах, была дополнительно украшена множеством цветов. «Папенька, поди, все оранжереи городские скупил», — подумала Дуня мимолётно, и тут же сосредоточила внимание на женихе.
Платон выглядел прекрасно в чёрном костюме с фраком, белой рубашке и с шейным платком в цвет платья невесты. Он смотрел на Дуню, не отрываясь. Восторженность во взгляде сменялась самодовольством, вот, мол, каков я молодец, такую красавицу отхватил. Что удивительно, маменька его и тётушки, что чуть поодаль стояли, на Дуню смотрели тоже одобрительно. Весьма тому поспособствовали заказанные для них Михайлой Петровичем наряды к свадьбе.
Обряд венчания проводил сам протоиерей, духовенство ярославское купцов Матвеевских уважало за щедрые пожертвования церквям и монастырям. Протоиерей, высокий, с окладистой чёрной бородой и густым басом, в белоснежном парчовом облачении, благословил молодых венцами, поданными помощниками.
После того, как Дуня с Платоном поцеловали образки на венцах, возложил их на головы молодых. Вверх к куполу вознеслись слова обряда, заставляя сердца прихожан трепетать от торжественности:
— Святии мученицы, иже добре страдавше и венчавшеся, молитеся ко Господу, помиловатися душам нашим. Венчается раб Божий Платон рабе Божией Евдокии. Господи Боже наш, славою и честию венчай я.
Завороженная голосом протоиерея, Дуня не сразу сообразила, что речь идёт о ней, ведь во всех обрядах упоминается церковное имя, данное при крещении. А по церковному имени она Евдокия.
Обряд до конца проходил так же торжественно, молодые надели кольца, отпили вина из одной чаши, обошли вокруг аналоя трижды, после напутственной речи священника поцеловались.
Молодые рука об руку вышли из церкви, гости принялись обсыпать их зерном, хмелем и мелкими монетками. После того, как Дуня с Платоном сели в карету, кучер сделал три круга по площади, прежде, чем вернулся к особняку. А там уже с хлебом-солью встречали их родители и все приглашённые.
По традиции Дуня с Платоном отломили куски от каравая. То, что у невесты кусок больше получился, а значит, она в семье верховодить будет, удивило лишь немногочисленных гостей со стороны жениха.
Во время застолья, что проходило в левом крыле особняка, гости поначалу вели себя чинно, но с каждым бокалом или чарочкой, становились оживлённее и веселее. Играли приглашённые Михайлой Петровичем музыканты, произносились тосты и здравицы, звучали возгласы:
— Горько!
Невеста с женихом целовались охотно, на радость гостям. Ближе к вечеру Платон стал всё чаще к бокалу с вином прикладываться. Чего покрепче молодому не полагалось, а невесте и вовсе соком бокалы наполняли. Тоже по обычаю, да из осторожности: вдруг с первой ночи понесёт, так надобно, чтоб дитя крепким да здоровым получилось.
Дуне это показалось несправедливым, как это лучшего вина из дядиных виноделен не попробовать? Пока Платон отвернулся к шаферу, разговаривая, как поняла Дуня, о прошедших в столице скачках, новобрачная, с помощью магии воздуха потихоньку подвинула к себе его почти полный бокал. Убедившись, что всем вокруг не до неё, пробуют очередное горячее блюдо: запечённую белугу, быстро выпила вино, и отправила пустой бокал на место. Вновь при помощи дара, сама же при этом скромно сидела, сложив руки.
Платон, повернувшись, застыл, с удивлением глядя на пустой бокал. Зажмурился, вновь открыл глаза, тряхнул головой и протянул бокал лакею, чтобы тот наполнил. Решил, что померещилось. Дуня огляделась и встретилась взглядом с Глашей. Подруга незаметно погрозила ей пальцем. На что Дуня многозначительно посмотрела на бокал самой Глаши. Подружкам невесты пить не возбранялось.
Как только начало темнеть, молодых дружно проводили до кареты, отправив в небольшой гостевой особняк, расположенный через несколько домов вверх по улице. Сопровождали их, тоже по обычаям, подружка невесты и шафер жениха. На обратном пути шафер, дружок Платона, с сожалением поглядывал на Глашу. Молодой повеса успел оценить и положение опекуна барышни, и его мощные мужицкие кулаки. С подопечной такого купчины либо всерьёз, либо никак. Вот и вздыхал шафер, понимая, что родители ему не позволят на простой девице жениться, будь она хоть трижды красавица.
В дверях особняка встретил Глашу с шафером Михайла Петрович, весёлый, под хмельком, с шалым блеском в глазах. Из зала, где шло гуляние, неслись бойкие народные плясовые. Гости из дворян поднялись в отведённые им покои, остальные продолжили веселье уже по-свойски.
Пропустив дружка женихова, Михайла Петрович взял Глашу под руку, со словами:
— Пойдём-ка, Глафира, провожу тебя хотя бы вон до лестницы. Иди, отдыхай, нечего с подгулявшими гостями оставаться. Хмель кровь горячит, ещё приставать начнут. Да вон я же и начну.
Он довёл Глашу до лестницы и отпустил, слегка покачнувшись.
— Хорошо повеселиться вам, Михайла Петрович, — произнесла Глаша на прощание.
Поднимаясь по лестнице, она с удивлением поняла, что особо не против приставаний Михайлы Петровича.
Тот же стоял, опираясь на мраморные перила, и шептал:
— Беги, лебёдушка. Подальше от меня беги.
Сам же не отрывал взгляда от удаляющейся девичьей фигурки.
Глава шестая. Ряженые
До поздней ночи гуляли гости на Дуниной свадьбе. Поначалу в особняке веселье шло, а позже переместилось на площадь перед ним. Всей улице слышны были переливы гармоники, взрывы смеха, да нестройное пение. Донеслись и до гостевого особняка, в котором новобрачные уединились.
Дуня приподняла голову от мягкой подушки из лебяжьего пуха и прислушалась. На губах появилась невольная улыбка, а в голове отчётливое желание — выйти и поплясать с гостями, постукивая каблучками по каменной мостовой. «И что Платошу рано так сморило?» — досадливо подумала она и устроилась полулёжа, подперев голову рукой.
Платон, малость перебравший вина, крепко заснул сразу после исполнения супружеского долга. Дуне, которой достался лишь бокал, не спалось. Немного вина и мощная подпитка магического дара бодрили, прогоняя сон. Дуня сначала немного полюбовалась лицом беззаботно спящего молодого мужа, казавшимся в матовом свете
