Костер и Саламандра. Книга вторая - Максим Андреевич Далин
Валор хотел положить куклу в центр звёздочки, но я мотнула головой и толкнула его так, чтобы он сделал шаг, вошёл туда вместе с куклой сам. Он как-то охнул или всхлипнул — но сделал этот шаг — и на миг сноп света, золотистого тёплого света, хлынул на них с Вильмой откуда-то из-под купола, как водопад.
И тут же всё кончилось. Вообще всё.
Пропало это тёплое свечение, моя звёздочка погасла, свечи показались совсем тусклыми, в часовне сразу стало намного темнее. И в этом сумраке я услышала голос Виллемины, совершенно живой, знакомый, её привычный голос:
— Дорогой мессир Валор, будьте добры, позвольте мне встать. Мне очень неловко, что вы до сих пор держите меня.
А за мной что-то зашелестело и стукнуло.
Ага. Лейф в обморок грохнулся, подумала я, но тут же, сама едва держась на грани сна и яви, поняла: не в обморок.
Просто заснул. Как некроманты после обряда.
Что ж это мы такое вместе с святошами делаем-то теперь? — успела подумать я, и сон наступил, как мистический золотистый свет.
4
Я проснулась от солнечного света, — солнечный луч в глаз попал — открыла глаза и увидела, как перед зеркалом в спальне крутится Виллемина.
Это так меня потрясло, что несколько секунд я просто смотрела во все глаза.
Вильма любовалась собой, как девочка.
На ней были рубашка, нижняя юбка и кринолин — и Вильма приподнимала его так и сяк, будто прикидывала, как будет выглядеть на нём какой-нибудь особенно модный чехол. Волосы Вильмы, мило взлохмаченные, рассыпались по плечам.
Тяпка крутилась у неё под ногами — как всегда, со всех сторон сразу.
И я смотрела и думала: весь ужас мне приснился. Приснился.
А Вильма почувствовала мой взгляд и обернулась.
Взглянула на меня громадными кукольными глазами из-под мохнатых ресниц. Стеклянные глаза, подумала я, но взгляд показался мне вовсе не кукольным. Серые глаза Вильмы. Весёлый взгляд Вильмы.
— Ты проснулась, дорогая, — сказала Вильма весело.
И я увидела, как двигается замечательно сделанный, но всё-таки заметный шарнир, держащий нижнюю челюсть.
— Вильма… — пробормотала я. У меня голос пропал и навернулись слёзы.
— Аф! — звонко выдала Тяпка.
И Вильма, крутанув каркас кринолина, села рядом, так изящно, будто всё с ней было в порядке. Протянула ко мне руку — и я потащила её за руку, притянула к себе и обняла.
Куклу. Вильму. Куклу.
Тёплую.
Прижала к губам её ладонь — тёплую, а металл шарниров показался мне холодом от перстней. Вильма. Вильма.
Она меня обнимала, Тяпка подлезала носом под наши руки, меня колотило, я сначала ревела, потом начала рыдать, цеплялась за свою королеву, как утопающий за соломинку, слушала, как она меня уговаривает: «Всё уже прошло, Карла, дорогая, храбрая, чудесная, замечательная…», — и мне ужасно много времени понадобилось, чтобы успокоиться.
На удивление.
Я, кажется, такого не ожидала. Я смогла разговаривать, только когда прошла эта дурацкая слабость, которая поздновато проявилась, — ну вот какой смысл реветь сейчас? Всё уже, всё.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, прижимая её к себе.
Тяпка всунулась между нами, как всегда. Будто ничего особенного и не произошло.
— Очень интересно, — сказала Вильма. — Я думала, будет иначе. Я же ориентировалась на слова мессира Валора… а твой странный обряд, подкреплённый молитвами, видимо, изменил условия.
— Хуже? — спросила я тут же.
— Иначе, сестричка, — сказала Вильма с нежнейшей улыбкой в голосе, а лица её я не видела. — Двигаться очень легко, как в детстве или во сне. Я кажусь себе очень сильной.
— Ты тёплая, — сказала я, пытаясь уложить это в голове. — Валор был холодный, да и фарфоровые морячки — тоже.
— Я так себя и ощущаю, — кивнула Вильма. — Тёплой. Мне кажется, моё зрение стало чуть острее… но это не точно. Я слышу, как всегда, мои пальцы так же чувствительны, как и прежде. Прошла постоянная ноющая боль в запястье, после того, как Эгмонд два раза вывихнул мне его. И я думала, что теперь не буду чувствовать боли. Но на радостях ушибла колено, — и рассмеялась.
Я её чуть-чуть отстранила, чтобы посмотреть.
Смех оживил кукольное лицо так, что я поверила в него. Вильма не могла улыбаться, но тёплый свет из глаз обозначал улыбку очень определённо. Как у живой.
Я погладила её колено — холодный шарнир, чуть выступающий над тёплым каучуковым «телом».
— Не это, — снова рассмеялась Вильма. — Но всё равно, дорогая. Меня очень обрадовала эта маленькая боль, как ни глупо это звучит: она дала мне понять, что я снова живая… хоть и в кукольном теле. Чудо нам с тобой Господь явил, удивительная моя сестричка. Ты ведь понимаешь, что ты — главное сокровище короны?
— Нет, — сказала я. — Это ты — главное сокровище короны. Фарфоровая или живая — всё равно.
— Я спала, — гордо сообщила Вильма. — Я могу спать. И это меня страшно радует. Я спала рядом с тобой и видела сны. Но, мне кажется, парик надо снимать? Тебя очень шокирует лысая королева? Впрочем, я буду надевать чепчик.
— Ты, живая ты, меня не шокируешь, — сказала я. — Никогда, никакая.
— Я позову Друзеллу, — сказала Вильма. — Нас ждёт работа, надо привести себя в порядок.
Я кивнула, отпустила её — и вдруг поняла, что моя несчастная клешня, на которой осталось только семь с половиной пальцев, как-то до изумления слабо болит.
И бинт на ней свободно болтается — ослаб, пока я спала. Вдобавок какой-то подозрительно чистенький бинт, а должен быть грязный и окровавленный: наверняка же на него с ладони натекло, и по полу я рукой возила, пока рисовала звезду. Хоть и в часовне — пол там далеко не такой же чистый, как мой рабочий стол.
А Друзелла в это время уже болтала с Виллеминой так, будто ничего ужасного не произошло.
— Как поживает мышонок, вы узнавали, дорогая? — спросила Виллемина, пока Друзелла мягкой щёткой укладывала её локоны в приличную причёску.
— Всё-таки, драгоценная государыня, парик на ночь хорошо бы снимать, — заметила Друзелла. — Я и вчера заметила вашему величеству, и сегодня то же самое скажу. По крайней мере — до тех пор, пока не будет
