Дьявольские шутки - Демаро Лизз

И я опять закричал, зарыдал, срывая голос.

Чезаре смеялся, но его смех раздавался в моей голове как нечто отдаленное, нереальное. Гаспаро злился, видимо, думая, что ребенок способен выдержать адскую боль, не моргнув и глазом. У нас всех впереди был ещё почти год, прежде чем я научился молча проглатывать любую боль, а они практически получили все, что хотели.

Практически — потому что… а впрочем знаешь, давай обо всем по порядку.

К обжигающей странной жидкости розоватого оттенка, которая так рьяно разъедала мои внутренности я смог привыкнуть спустя месяц с небольшим, все ещё теша себя бессмысленными надеждами, что этим все могло кончиться. Но Путей — шесть, а это был лишь первый, ты ведь помнишь об этом, священник? — Рагиро обернулся назад, бросая недовольный взгляд на небольшое окно с железной решеткой. Он даже не пытался оттуда выбраться, не пытался сломать прутья, чтобы наконец обрести свободу. Мартин проследил за его взглядом, но ничего не сказал, думая, что смог уловить мысли заключенного.

— Гаспаро приходил один, иногда с Чезаре, и продолжал избивать меня. В какой-то момент — я не знаю, в какой именно — он стал бить не только обычными палками, но и какими-то растениями. Они оставляли неприятные, зудящие ожоги.

А потом разрезал ножами мое тело, вновь и вновь проливая яд, чтобы я корчился в агонии, не чувствуя ничего, кроме огня, сжигающего меня изнутри.

Спустя месяц Чезаре вновь принес ту самую коробку, из которой когда-то вытащил баночку с розоватой жидкостью. Как я потом узнал из подслушанных разговоров, это был яд лягушки, смертельный для обычного человека.

В то время, когда Гаспаро вытирал с деревянных палок мою кровь, Чезаре вытащил ещё два одинаковых сосуда с чем-то мутно-прозрачным. Я испуганно посмотрел на него, не зная, чего ещё можно было ожидать после избиения палок и смертельного яда, но Чезаре был спокоен. Он не торопился, не спешил, делал все скрупулезно и внимательно. Привычно холодным, жестоким голосом он приказал мне:

— Держи глаза открытыми.

И я не смел ему возразить. Никогда.

Стальными цепями я был прикован к каменному полу за руки и ноги. Обычно, когда они начинали свои пытки, я закрывал глаза — так было проще молчать, но сейчас…

…он налил мне в глаза эту жидкость, и я понял, что не могу даже заплакать.

Но я мог кричать. Снова. Кричать так, что, наверное, люди в ближайших домах могли меня слышать, если там вообще были ближайшие дома. Так, что складывалось ощущение, будто я сам слышал чужой голос, будто бы кричал не я. Но Чезаре упорно запрещал мне закрывать глаза. Я их уже не чувствовал. Мне казалось, что это вещество разъело их. Что я больше никогда не смогу видеть. Но ни Чезаре, ни Гаспаро ни на секунду не думали об этом. Я был для них всего лишь вещью, средством достижения цели. Необходимой жертвой. Но не человеком.

Когда боль отступила на второй план, и я смог открыть глаза, я ничего не увидел. Мир вокруг обратился во всепоглощающую тьму, из которой не было выхода. Теперь я мог слышать каждый шорох, малейшее движение, но обострившийся слух сильнее пугал. Я не видел ничего, зато чувствовал, как все нанесенные мне раны заживали неестественно быстро. Знаешь, наверное, любой нормальный человек только и мечтает о такой регенерации, но я тогда мечтал об обратном.

По ощущениям прошла пара часов, прежде чем мои глаза вновь смогли видеть. Я находился все в той же комнате, где Чезаре и Гаспаро пытали меня. Разница была лишь в том, что я мог свободно передвигаться, потому что ничто не ограничивало мои движения. Я всего лишь старался не смотреть на пугающе пустые цепи, прикрепленные к полу.

Входная дверь была немного приоткрыта, и это немало удивило меня. Никого вокруг не было. Ни Чезаре, ни Гаспаро, ни даже Дона не позволяли себе подобных оплошностей, опасаясь, что я могу сбежать. И они были правы: едва увидев маленький шанс на спасение, я почувствовал зарождающуюся надежду, что можно избежать дальнейших издевательств. Конечно, не было никаких гарантий, что, попав на свободу, жить станет легче, но я должен был попытаться.

Моя первая попытка сбежать окончилась не просто провалом. Она едва ли дошла до стадии «начало». Я подошел к двери, осторожно толкнув ее, и сразу же отступил назад в тень. Мимо комнаты, где я находился, прошли двое людей, и они оба тащили трупы маленьких детей, которым было не больше, чем мне. В этот же момент я услышал нечеловеческий крик.

Из этого состоял Первый Путь — Путь Ада, с которого начинались все последующие пути. Каждый раз Чезаре или Гаспаро сначала избивали меня, потом резали, проливая яд, а потом заливали другим ядом мои глаза, прежде чем начать другие смертоносные испытания, которые я обязан был пройти.

Два месяца спустя я смог молчать.

А на следующий день начался Второй Путь — Путь Асеров, Путь Голодных Призраков.

ГЛАВА 5

«РАЙНЕР ФИНН»

Только причалив у берегов Сент-Люси, Эйлерт понял, как сильно скучал по этому затхлому и грязному городу, в котором родился. Многие, но не все из его команды тоже родились здесь. Некоторые были рады кратковременному возвращению на родину, другие — не очень, но это было лучше, чем день за днем на протяжении месяца вглядываться в горизонт и вздрагивать при виде каждого корабля, с парусами он или без.

Оставаться в Сент-Люси надолго они не планировали, в первую очередь, потому что это было опасно, учитывая, что за их головы полагалась кругленькая сумма денег. И пусть народ здесь вряд ли стал бы сдавать их, ведь тогда их самих скрутили бы, Лерт прекрасно осознавал, что стоило поторопиться.

Договорившись с командой встретиться в назначенное время на борту «Пандоры», он направился к единственному месту во всем мире, где чувствовал себя в полнейшей безопасности — к своему дому. Эйлерт при каждом возвращении в город непременно виделся с матерью. Только один Бог знал, как ей тяжело после потери супруга отпускать своего сына в пучины океана и ждать без возможности получить даже весточку. Новости к ней приходили лишь в виде слухов или парочки слов, когда кто-либо из знакомых встречал молодого капитана в порту или в море и передавал ей.

Нала, безусловно, была самым дорогим сокровищем в жизни Эйлерта, но даже ради нее он не променял бы вольную пиратскую жизнь на долю обычного торговца, или земледельца, или даже вора.

По дороге к их дому располагался небольшой рынок: не более чем хаотичное скопище разноцветных палаток, где торговали различным барахлом, тканями, едой и иногда оружием, если нужному человеку сказать нужные слова. Толпа как всегда заполонила и без того узкие проходы между прилавками, да ещё и местные артисты на радость ребятне и прочим зевакам устроили представление прямо на сооруженных за минуту помостах. Лерту ничего не оставалось, кроме как пробираться сквозь народ и не забывать следить за кошельком.

Он засмотрелся на товары из Китая и Индии — не то чтобы редкость в его городке, — и вдруг осознал, что несмотря на разгар вечера, ему стало зябко. Привычный холодок пробежался по позвоночнику, вновь заставляя кожу покрываться мурашками, а волосы на затылке — приподниматься от предчувствия чего-то чертовски ненормального. Он судорожно обернулся и шарахнулся в сторону, почувствовал, что задевал людей, но не видел ничего — весь рынок окутал туман.

Эйлерт обо что-то споткнулся, упал прямо в щупальца тумана, попытался встать, но эта мистическая, дьявольская магия будто бы удерживала его на месте. Он смог только отползти, пока не уперся спиной в стену. Кажется, стену, потому что, куда бы он не кинул взгляд, везде была серая плотная беззвучная завеса. И из этой дымки вышла тень.

Силуэт казался знакомым. Силуэт капитана таинственного корабля без парусов.

Прямо перед собой Эйлерт увидел его. Он стоял, выделяясь на фоне всей этой толпы людей, и смотрел Лерту прямо в глаза. Не сразу, но Эйлерт вновь заметил, что глаза у этого человека были разных цветов. Синий и красный. Пугающе мистическим был его взгляд, и он вновь, как и в первый раз, — и во все предыдущие разы — притягивал, завораживал, гипнотизировал.