Лена (СИ) - Митрич Влад

— Садись, разрешаю, — позволила она, кивая на мягкое дерматиновое кресло с деревянными подлокотниками, точную копию своего трона. — Давай чокнемся, — предложила, протягивая бокал. Звякнуло стекло, немножко отпила. Съела роллу. — Закусывай, не стесняйся… м-да, ну и расплываешься ты. — Посетовала с искренним сочувствием. — Тюлень позавидует.

Легкие свободные брюки светлого оттенка все равно натянулись на ляжках и широченной корме, касаясь подлокотников широкого домашнего кресла, где нормальному человеку можно было спокойно выспаться, свернувшись калачиком. Фартук живота лежал плотным тестом, доходя до середины бедер, прикрытый темной блузой, одетой навыпуск; грудь, несмотря на поддержку бюстгалтера, свисала арбузами чуть ли не до пупа; подбородок был тройным, щеки наплывали на глаза. Черные крашенные волосы, прическа — каре. Только кожа, пожалуй, являлась единственным светлым пятном в ее образе — без морщин, чистая, приятно загорелая, без намеков на прыщики и редкие усики, которые у брюнеток в ее возрасте намечаются частенько. Причем было видно, что она с ними не боролась. Просто не росли сами.

— Ну, тетя, расскажи о себе, — именно попросила Лена рабыню, ощущая в себе нарастание странного ликующего настроя и желая его притормозить. Времени впереди было много.

— А чего рассказывать-то? — переспросила «тетя».

— О жизни своей пропой, дура. Я послушаю, как ты до такого безобразного тела дошла. Да и характер у тебя подленький, как у гадюки. Говори, — уже приказала.

Из Надежды Александровны полилось помимо воли. Как она ни пыталась остановить словоизвержение — не получалось.

Рано вышла замуж за преподавателя института на десяток лет старше, родила двух дочерей, есть внуки, о благосостоянии которых переживает больше всего, из-за которых и вписалась в аферу с квартирами неблагополучных мамаш; карьеру изначально начала в администрации другого района, а месяц назад перевили сюда, чтобы «спрятать», когда стали вскрываться ее делишки. Десять лет назад у мужа перестал вставать окончательно и стресс она стала заедать, тогда и поползла усиленно вширь и еще больше окунулась в работу.

Долго рассказывала. Дочки с мужьями и детьми живут в коттеджах, а она с мужем ютится в скромной четырехкомнатной халупе многоквартирного дома. Денег в баксах накопила в пределах ста тысяч. Объездила всю Европу и половину Азии, посещала Америку с Карибами. Много еще бы наговорила, ели бы Лене не надоело.

— Хватит, рокфеллерша, мозги устали. Тебя послушать — бедная, нестрастная в личной жизни женщина. Сука ты подколодная, — сказала без злости. Не было ее. И кураж, начинавший было нарастать, куда-то испарился. Заговорила, падла, совсем. — Стакан обнови, — приказала, протягивая пустой бокал. — И сама глотай, не стесняйся.

Попив и поев в компании замолкшей рабыни, мимо ушей пропуская выступление очередного рэп исполнителя, вдруг догадалась, как повысить задор.

— Ну-ка, обзови меня.

— Что? — Поперхнулась Надежда Александровна.

— Обзывай меня, шлюха! Выдай всю грязь, что обо мне думаешь, ну!

Шлюха, шалава, сука подзаборная, алкашка, бомжиха, детей недостойная, падаль и падла — самые мягкие выражения, не считая откровенных матов, услышала в свой адрес и расцвела. Злость забурлила, закипела, кураж задорным напором накачал оскорбленную гордость. Она, ни разу не лесбиянка, даже сексуально возбудилась, чего точно от себя не ожидала.

— Заткнись, грязь! Ты моей перхоти не стоишь, падаль! На колени! — в сердцах выкрикнула Лена и уже спокойней, увидев, как неловко инспекторша бухнулась на колени, выбив из ковролина, показалось, всю недельную пыль, проговорила тише, но не менее зло. — Значит, такого ты обо мне мнения, да? А сама-то ты кто, скажи?

— Я?.. Я грязь у Ваших ног, — быстро нашлась рабыня. В ее выпученных от страха глазах плескался ужас. — Ел…

— Молчать! Я для тебя исключительно Госпожа! Повторить!

— Госпожа! — с готовностью, без задержки высказалась рабыня.

— Раздевайся, пыль. Хочу твой жир без одежды оценить. — В душе Елены горело желание унизить богатую чиновницу по полной.

Надежда Александровна со скрипом поднялась и скинула с себя всю одежду, включая затерянные в складках трусы размером с парашют. Снова опустилась на колени.

— На четвереньках ко мне. К ногам, сука!

Рабыня подползла, обогнув столик вдоль дивана, едва не задевая отвислым животом пол, и поднялась на колени у самых ступней хозяйки. Груди шарами на привязи свисали до втянутого на глубину стакана пупка, кожа на боках цвела разводами от растяжек, складка жира фартуком накрывала лобок.

— Ну ты скифская баба в натуре! — с некоторым восхищением воскликнула Лена. — Ну-ка, жировка, подними живот, покажи-ка мне свою мудень, — назвала, конечно же, по-простому незатейливо, всем понятно как.

— Пипец! Ты еще и не бреешься?! Мондавошек разводишь, что ли… встань и раздвинь ноги… да-а, не доковыряться. Как ты тогда сидя кончить умудрилась?

— Показать, Госпожа? — не раздумывая спросила рабыня. В ее взоре мысль больше не проглядывались, читалось одно лишь ошеломление и все. Даже страх куда-то делся.

— Давай, устрой шоу.

Чиновница села на пол и широко раскинула ноги. Чуть ли не до шпагата.

— Ты спортсменкой что ли была? — поинтересовалась Лена.

— Да, Госпожа, спортивная гимнастика в детстве, — говоря, Надежда Александровна лезла правой рукой под фартук жира, а на левую, откинувшись назад, опиралась.

Чтобы все разглядеть, Лене пришлось бы слезть с удобного кресла, лечь на пол и положить голову на ковролин. Делать это было лень.

— Все, хватит, я поняла. Я поняла еще, что ты полрулона туалетной бумаги когда поссышь изводишь, хах! А по большому, я вообще молчу. Так?

— Не совсем пол рулона….

— Это был риторический вопрос, уродина жирнявая! Налей мне пива и на четвереньки передо мной становись, я ноги на тебя закину. Затекли что-то.

Несколько минут Лена потягивала пиво и заставляла рабыню подавать ей со столика закуску, что она ухитрялась исполнять из положения «на четвереньках», не скидывая ноги хозяйки со спины, действуя лишь одной левой рукой. Вскоре Лене эта скукотень надоела. Несколько раз трезвонили и ее и рабыни телефоны, «надо их выключить», — думалось тогда, но не пошевеливалась.

— А что ты мужу наплела, падаль? — безразлично поинтересовалась она, ощущая заметное опьянение, которое еще не дошло до той стадии, когда кажется, что ты трезв. Да и по-маленькому в туалет манить начало. Скоро забегаешь, с пива-то.

— На даче у подруги ночую. У неё крестины внука были. Муж ее не знает.

— Поверил?

— Наверное. Я несколько раз к ней сбегала, когда он по пьяни буянил.

— У-у. Дай-ка виноградинку. Ссать охота, а идти лень… о! — Лену озарило. — Отвези-ка меня, коняшка.

Доехала на спине Нади до туалета, сделала дела, дверь не прикрывая, вышла и распорядилась.

— Давай-ка, лошадка, покажи, как ты подтираешься. — Ей было на самом деле любопытно, такой наплыв жира она сроду не видела.

Бока рабыни свисали с унитаза, ляжки закрывали все. Послышалось недолгое журчание, и рука Надежды Александровны по локоть перегнулась через пузо, оторвав от рулона совсем не половину мотка, разумеется.

— Ох, блин, не хочу я быть толстой, — вслух посетовала Лена. — Подъезжай ко мне и погнали дальше.

Облегчившись, сидя на широкой спине враскорячку, Лена обратила внимание, что иногда некий ритм приятно щекочет ей клитор. Тепло, мягко и своеобразное покачивание…

— Стоп! Давай на месте покачайся вперед-назад, — приказала и прикрыла глаза, сосредотачиваясь. — Так, так… побыстрее… вот, вот… еще… нет, медленнее… вот так держать.

Мягко, необычно нежно и медленно нарастало возбуждение без колдовского влияния левой руки. Лена поймала нужный ритм. Приятно, что ни говори. Невольно вспомнились слухи о наездницах. Какая-то из старых подруг пересказывала историю своей знакомой, которая буквально кончала на скачках. Теперь в это верилось. Живой теплый вибратор, блин. Хотя, если честно, она и мертвым пластиковым ни разу не пользовалась.