Генри Олди - Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых [=Фэнтези]

Первым сдался бард Томас Биннори. Творческие люди, они скатываются в мальчишество быстрее прочих:

— Поддерживаю! На капитана Штернблада!

— Я бы предпочел мессира чародея, — осторожно заметил министр псевдо-изящных искусств. — Духовность, она, знаете ли… Не чета грубой силе.

— Разумеется, мы рассуждаем чисто гипотетически! — главный королевский хлебодар поклонился сперва капитану, затем магу. Но сам порядок поклонов говорил, на кого поставил бы хлебодар.

— Шпага против посоха? Ставлю на посох!

— Посох вовеки!

— На шпагу!

Рудольф Штернблад нервно крошил в пальчиках второй изразец, словно краюху хлеба. Крошки он щелчком отправлял на другой конец терм, в отверстие водостока, ни разу не промахнувшись. Просперо Кольраун движеньем ресниц разломил большое, краснобокое яблоко на восемь долек. Ваза качнулась, но чародей быстро восстановил равновесие.

Друг на друга оба старались не смотреть.

Задумаешься: «Странная опаска? К чему бы?!» — а там махнешь рукой, плюнешь трижды через левое плечо и бросишь задумываться не ко времени. Во избежание. Потому что внутренний голос, удивительным образом помолодев, спросит: «Слушай, братец… А если?!»

— Ну, допустим, на расстоянии копейного броска…

Капитан Рудольф отломил третий изразец. Щелчком разбил керамическую плитку на пять узких, заостренных полос. Взмах тоненькой ручки, и вся пятерка «дротиков» вонзилась в столик, рядом с которым отдыхал маг, образовав правильную звезду.

Три дротика из пяти плавились, наткнувшись в полете на улыбку Просперо.

Оставшиеся два вибрировали, трескаясь и рассыпаясь.

Зато под доблестным капитаном подломился бортик бассейна, и Рудольф Штернблад рухнул в замечательную, ароматную, крайне лечебную грязь. Казначей зажмурился, ожидая град брызг, но грязь осталась незамутненной. Тельце воинственного крошки сделало в воздухе «Мыльную Петлю», лапка уцепила противоположный край бассейна, и спустя долю секунды глава королевских телохранителей вновь сидел на бортике, как ни в чем не бывало. Единственная грязевая плюха обильно заляпала лицо волшебника, но почти сразу исчезла, а сочная груша в вазе сочла себя летучей, шарахнув Рудольфа в висок. Одновременно Просперо успел сделать особый пасс, накладывая Медленный Заговор. В итоге капитан опоздал увернуться, всего лишь проткнув грушу в полете тычком пальца.

Собравшиеся зааплодировали, любуясь, как Рудольф вкусно чавкает грушей.

— Значит, на расстоянии копейного броска? — спросил маг, поднимаясь из кресла. Могучее тело Просперо блестело, словно намазанное маслом.

— Можно и ближе, — встал навстречу капитан. Как он встал, никто не заметил, несмотря на остаточное действие Медленного Заговора. Даже сейчас Рудольф выглядел самым безобидным человеком на свете.

— Господа! — вмешался казначей Пумперникель. — Господа, опомнитесь! Если всему виной мои неосторожные слова, я беру их обратно. Но, чтобы удовлетворить притязания обоих великих людей, а также дать возможность цвету королевства побиться об заклад, равного которому не сыщется в истории человечества…

Боец и маг ждали.

Ждали люди в термах.

Болтун-банщик тихо охал под топчаном.

— Я предлагаю следующее…

Невольничий Рынок находился сразу за Цветочными Рядами.

Торговали здесь, разумеется, не только цветами, но и курительными лентами, а также Легкими Зельями, разрешенными к свободной продаже. Именно в Цветочных Рядах, не поверив сперва своим глазам, обонянию и рассудку, Просперо три года назад приобрел редчайший порошок «Шакья-мухи». В устрашающем количестве семи с половиной унций, за совершенно смехотворную цену. Хозяин, древний садовник-клумбарий, ни бельмеса не смысливший в магии, рекомендовал снадобье в качестве «прекрасного удобрения для подкормки гортензий и рододендронов». Менее сдержанного или более пожилого чародея на месте Просперо от подобных слов вполне мог бы хватить удар. Но боевой маг только крякнул, прочищая горло, и велел упаковать «удобрение» в свинцовый футляр. Затем, собираясь уходить, с выражением вселенской скуки на лице поинтересовался: имеется ли у почтенного клумбария запас сего пустячка? Если удобрение оправдает надежды, клиент закажет еще. Увы, мага ждало жестокое разочарование. Он забрал последнее. «Шакья-мухи» любитель гортензий обнаружил в подвале дедовского дома после смерти старца от обжорства, и откуда взялось зелье, понятия не имел. Тайное расследование, предпринятое магом, не дало результатов. Удалось выяснить лишь, что покойный дедушка клумбария был весьма удачливым вором, а также жил несусветно долго, раздражая соседей и родственников. С тех пор Просперо взял за правило время от времени посещать Цветочные Ряды. Однако больше ему не везло на редкости, кроме тусклого от порчи, но вполне действенного Горшка Нечаянной Радости.

Сегодня маг быстро шел мимо прилавков. Сопровождающие могут дурно истолковать задержку. Решат, что он колеблется, нарочно тянет время. Затея, скажем прямо, дурацкая, но… Уговор дороже денег, а честь дороже уговора. Отказаться — значит потерять лицо. А жить без лица — удел мокриц и нопэрапонов.

Процессия, распухая по дороге беременной гадюкой, приближалась к месту своего назначения. Согласно кодексу, каждый из «дуэлянтов» взял с собой ученика и доверенного слугу. Были приглашены беспристрастные свидетели: придворный капельмейстер, донельзя гордый оказанным доверием, — и желчный, но справедливый королевский советник по делам градостроительства. Вполне достаточно, с точки зрения капитана и мага. Увы, близкие и доброжелатели считали иначе. Весть об уникальной дуэли молнией облетела дворец, стаей тараканов разбежалась по улицам. В итоге за спорщиками увязались: дюжина придворных, с десяток родственников капельмейстера, казначей Пумперникель, гвардейский лейтенант со товарищи, стайка полузнакомых личностей, дурно одетый поэт-пасквилянт со следами свежих побоев, старшина цеха гробовщиков с женой и детьми, а также уйма зевак всех сословий.

Прорва народу сопела и сплетничала громким шепотом.

«Превратил бы Альраун их в жаб, что ли? Ненадолго, только чтоб отстали,» — хмуро косился капитан на толпу. Мысли мага двигались аналогичным курсом:

«Хорошо бы Руди этих болванов — в тычки! Мечом, плашмя, по хребту… Ф-фух, дошли наконец!»

Невольничий Рынок ждал, распахнут настежь: дощатые бараки для рабов, шатры менял, кипящие котлы с похлебкой, загоны, где понуро сгрудились мученики долговой ямы, чернокожие силачи-мамболезцы, скованные одной цепью, харчевня для торговцев, колодец на краю торжища… Откуда-то сбоку вывернулся карлик-распорядитель. Утер потный лоб тряпкой с грязными кружевами, затараторил: