Маленький маг (СИ) - Агишев Руслан

Первые несколько дней на новом месте пролетели в один миг. С самого рассвета и до поздней ночи Ири крутился, как белка в колесе. Он чистил загон с пони и клетки кроликов, поли и кормил их, вычищал от пыли и грязи костюмы для выступлений. Заканчивалась одна работа и сразу же начиналась следующая. В какой-то момент мальчик даже пытался прятаться, но вездесущие карлики всякий раз легко находили его и, с хохотом, нагружали новым поручением.

Словом, вспомнил о своих новообретенных родственниках мальчик лишь к концу третьего дня… Сразу же после вечернего выступления и последовавшей за ним трапезы, когда все разбрелись по своим фургонам, он остался у костра совершенно один. Отовсюду доносились шутки, смех, бойкие разговоры и даже, кажется, звуки драки. Ничего-ничего, мне еще немножко потерпеть, и я увижусь с родными — дядей, тетей, их детишками. Все тогда станет по-другому. Мне больше не будет так одиноко и грустно. Слышишь мама?! Я скоро увижу твоего брата, с которым ты маленькой вместе играла…

— Когда же мы поедем к ним? — тихо зашептал он, спрашивая самого себя. — Никто ничего не говорит. Я спрашиваю, спрашиваю, а никто ничего не говорит. Может у Карины спросить? Вдруг она что-то слышала?

Ири, правда, пытался вызнать у циркачей, когда они двинуться дальше. Первое время он каждому честно все рассказывал о своей маме, мегере Ингрид, жирном Вастике, постоянно пьяном горшечнике и, конечно, о своих новых родных. Только рассказ мальчика и его вопросы всегда приводили к одному и тому же результату — сначала к странным ухмылкам, а потом и к безудержному смеху.

Вспоминая все это мальчик задумчиво мял в руках глину, которую тут же у источника и набрал. Глина была жирная, мягкая, тягучая, красно-бурого цвета, сама просившаяся в руки.

— А если она уже спит? Может лучше завтра к ней пойти? — бормотал он, бездумно разминая кусок глины. — Или все-таки сейчас пойти? Вдруг мы уже завтра к мои родным пойдем?

В какой-то момент он опустил взгляд вниз и вздрогнул от удивления. Что это? В его руках лежал небольшой, чуть больше детской ладони, цветок с шестью вывернутыми продолговатыми лепесточками и фигурно изогнутым стебельком. Лилия. Почти такая же, как на перстне, оставшимся ему от мамы.

— Хм, даже не заметил, как сделал, — хмыкнул Ири.

У него и раньше такое случалось. Правда, последнее время такое стало случаться с ним с завидным постоянством. Ему почему-то постоянно нужно было что-то держать в руках — гладкий камешек, кусок деревяшки или глиняный черепок. Лучше всего же ему помогала глина, которая словно губка впитывала все его проблемы, страхи и опасения…

— Пойду все же, — наконец, решился мальчик. — И лилию подарю.

Ири отвернулся от костра и нырнул в темноту, которая уже не пугала его. Им давно уже были изучены все тропки, что путанно петляли между цирковыми фургонами. Фыркающие лошади циркачей тоже уже не казались страшными монстрами, как в тот самый первый раз. Такие ночные прогулки даже начинали нравиться ему.

— Карина. Карина, ты здесь? — неслышно поскреб он по дверце фургона, в котором жила гимнастка со своей старшей сестрой и тетей. — Карина, это Ири. Карина, открой.

Там точно кто-то был. До него доносилось какое— то шуршание и приглушенные голоса. Тогда мальчик начал карябать дверцу сильнее.

— Карина, открой! Мне нужно с тобой поговорить! — с той стороны послышался скрип половиц. — Карина, помнишься я тебе рассказывал о своих родственниках? Господин Сигурд сказал, что я скоро к ним отправляюсь.

Когда же он снова потянулся постучать в дверь, та неожиданно распахнулась.

— Что ломишься черт мелкий? — прямо на Ири уставилась недовольная женщина в полу распахнутом халате, одетом на голое тело. — Нет тут Карины! Бродит где-то! Чего встал? Вали отсюда! А это что такое?

Ее взгляд вдруг потеплел. Она увидела глиняную лилию, что держал мальчик.

— Каринке, что ли принес? Зыних! Ха-ха-ха! Волин, гляди что Каринкин ухажер притащил, — за спиной у ней кто-то зашевелился. — Цветочек! Посмотри, морда, ты здоровая, что пацан сеструхе мое принес!

Молодая женщина вытащила откуда-то глиняный горшочек и поставила туда подарок мальчика. Едва женские пальцы отпустили цветок, как его стебелек стал зеленеть. Одновременно стали белеть и лепестки самого бутона. Однако, разве кто-то это заметит…

— А ты? Что я от тебя видела? Только жрешь и пьешь тут…, — она забрала лилию. — Ладно, передам ей, как придет… Иди-иди, некогда мне, — и хлопнула дверью.

Обескураженный Ири еще немножко постоял у фургона. Сходил, получается. Карину он не застал. Цветок у него забрали. Про родных тоже ничего не узнал. Теперь что делать? Спать идти?

— Нет! — упрямо мотнул головой мальчик. — Тогда к господину Сигурду пойду и пусть он не все расскажет. Он же обещал мне, что я скоро увижу своего дядю. Вот пусть все и расскажет.

О чем только Ири думал в этот момент? Риторический вопрос! О чем он еще мог думать, кроме как о не о своих родственниках! В младенчестве потерявший мать, не знавший отца и все свое детство живший с ненавидящими его людьми, он страстно желал увидеть тех, кто бы стал относится к нему по-человечески. Правда, как это относиться по-человечески мальчик толком-то и не знал! Даже, когда думал о дяде и тете, Ири очень смутно и туманно представлял их первую встречу. Как это должно случиться? Они бросятся друг другу на шею? Будут радостно кричать и смеяться? Однако, он знал главное — при их встрече ему уже больше не будет тоскливо и грустно. Наконец, внутри него больше не будет расти это тяжелое чувство одиночества, из-за которого он едва не выл на луну.

— Вот пойду и спрошу, — приняв решение, Ири свернул с тропки и пошел напрямик.

В отличие от остальных, искать хозяина цирка было не нужно. Ири, как и любой здесь, прекрасно знал, что вечером Сигурд мог быть только в одном месте — у загона со своим любимцем, аргамаком трехлетком редкого белого цвета. Он крепко-накрепко запретил кому бы то не было приближаться к нему. Сам лично поил его. Кормил только отборной пшеницей. Часто баловал хрустящей морковкой и горбушкой хлеба, посыпанной солью. Иногда жеребец получал и невиданное в этих краях угощение — сахар, небольшие белые камешки, которые, тая во рту, оставляли после себя неземное ощущение сладости. Из всего циркового табора, только старая Гарда, много-много лет назад пробовала это заморское угощение и часто у вечернего костра рассказывала остальным о его особом, волшебном вкусе.

— А если он не опять ничего не скажет, то я… я… возьму и уйду, — храбрился Ири, пробираясь по высокой траве. — Скажу, что тогда сам пойду к дяде. Пусть только скажет где он живет. А что? Кресало и огниво у меня припасены, ножик тоже есть. Каринка вон нитку шелковую дала для рыбалки. Буду в дороге рыбалить, силки на сурков ставить. Еще орешки всякие и грибы в норках у мышей-полевок есть… Чай не пропаду один-то… Кажется, почти пришел. Эх, у господина Сигурда гости какие— то…

Прошептав это Ири, присел и дальше пополз в траве. Он осторожно-осторожно раздвигал траву, стараясь не издать ни звука. В этот момент ему даже в голову не пришло выйти из темноты, так как Сигурд жутко не любил, когда кто-то мешал его делам.

— … Что-то в этот раз вы рановато, Алсан-бей. Я ждал не раньше второго числа, — Сигурд сидел спиной к мальчику, поэтому ему была видно только лишь его спина и седая грива волос. — Что-то случилось?

Напротив него, прямо за догорающим костром, сидело трое мужчин в плащах с поднятыми капюшонами. Один из них, прежде чем ответить, откинул капюшон, обнажив полностью бритую смуглую голову.

— Что может случиться, мой друг, в этом мире? — мужчина вскинул руки и со смиренной миной на лице провел ладонями по лицу. — Все в руках неба. Мы же, грешные, можем только смиренно внимать его воле и смиренно исполнять ее. Именно так записано в Великой книге, да хранит ее Небо, — он вновь, как и его товарищи, ладонями коснулся лица. — Все в его воле… Просто, уважаемый Сигурд, наш караван уходит раньше. До месяца ветров мы должны выйти в море.