Александр Марков - Пирровы победы

— Сколько же ты мне ереси наговорил за последние минуты.

— Что есть ересь, а что знания? — спросил инквизитор.

— Ты часом не демон, посланный меня с пути истинного сбить?

— Что есть путь истинный?

— Хватит, хватит! Я устал! Не нужны мне головы. Что я, язычник какой — головы вывешивать в своем жилище? Да и кочевникам я не уподоблюсь, тем, которые уши у врагов отрезают.

Инквизиторы и ополченцы устало присели на краю поля, прямо в грязь, потому что сил ни у кого не осталось. Их точно сломали. Поднимут ли их на ноги трубы апокалипсиса? Они вытаскивали из-за поясов фляжки с водой, пить спиртные напитки Дориан Хо запретил, но вот в такую промозглую погоду он и сам был бы не против глотнуть чего-нибудь горячительного. Когда им еще удастся поесть горячую пищу? Костры без колдовства не разожжешь.

Дрожащими руками Дориан Хо вытащил из-за пазухи волшебный пергамент, развернул его, присел. Пера у него не было, да и чернил тоже, поэтому инквизитор, нагнувшись, поднял с земли веточку, повертел ее в пальцах, подумал поначалу заострить кончик, как это делают с гусиными перьями, но потом передумал. Он обмакнул палочку в лужу, зачерпнул немного грязи с ее дна и стал писать этой грязью на пергаменте. Ноги его затекли, а буквы получались уродливыми и слишком большими.

Дождь быстро смывал с пергамента слова, а усталость стирала их из памяти Дориана Хо.

2

Представление было хуже некуда. После такого зрелища начнешь впадать в депрессию, думая, что мир катится под уклон, в пропасть. Расцвет его давно уже миновал, а значит, вряд ли в нем появится что-то новое. Даже те, кто только придут в него, наверняка станут жалкими подражателями своим предшественникам.

Король прервал выступление, хлопнув в ладоши. Этот тихий звук был сравним с раскатами грома — циркачей точно заклинание какое поразило, связанное с мгновенным окаменением. Они застыли в нелепых позах. Вот только девушка, которую подбросили акробаты, зависнуть в небесах не могла. Она грохнулась о каменный пол, ведь партнеры ее ловить и не думали, да так и осталась лежать, лишившись чувств. Королю почудилось, что он услышал треск, с каким ломаются кости. Он поморщился, отвернулся.

Из-за колонн вышли стражники.

— Прогоните их прочь, — бросил им правитель, указывая на циркачей.

— Господин, — заголосили артисты хором, бросившись было к трону, но остановились перед частоколом пик, что выставили перед собой охранники, загораживая своего хозяина.

— Прочь! Побыстрее, — отмахнулся король.

Волосатая женщина оказалась искусственным созданием. Кто-то вживил в ее тело волосы, даже не волосы, а шерсть, мягкую, бархатистую, как у кошки, но таких уродов не трудно создавать. Король слышал о магах, которые поставили на поток производство подобных существ, благо спрос на них был большой. Бродячие артисты частенько хотели иметь в своих труппах уродца с огромным лягушачьим ртом или заостренными ушками. Иногда и магии никакой не требовалось. Подобного мог сделать буквально любой. Рецепт не сложный: надо лишь раздобыть ребенка, а потом из него, как из глины, слепить практически все, что захочешь. В общем, если в селении пропадал ребенок, то не стоило сразу винить волков или вампиров.

«Кто ее сделал?» — хотел спросить король, но он знал, какая после его вопроса последует реакция. Маги, которые выполняют подобную работу, преступают черту закона. Никому из смертных не позволено исправлять то, что сотворил создатель, и расплата за это — костер. В подобных случаях чародеи накладывают защитные заклинания, стирающие память, так что циркачи вряд ли смогли бы дать вразумительный ответ на этот вопрос.

Акробаты быстро подняли распростертую на полу девушку, схватили ее за руки и за ноги без каких-то усилий. Она была легкой. Иначе ее трудно было бы подбрасывать.

«А кто ее сделал?» — Теперь король хотел ткнуть пальцем в сторону акробатки.

Она и вправду походила на фарфоровую статуэтку цветом кожи и хрупкостью. Но ее кожа была белой только оттого, что девушка потеряла сознание. От удара о каменный пол она вообще должна была рассыпаться.

Король так и не задал этот вопрос. Стражники подталкивали циркачей кончиками копий. Циркачи поспешно отступали. Им повезло, что живы остались.

Монарх встал с трона, прошелся по залу, разминая ноги, подошел к окну, за которым лежал начинающий засыпать город. Вдоль крепостных стен шагали стражники. Король различал их даже в сгущающейся темноте. Много лет назад он влил в свои глаза раствор, из-за которого мог видеть ночью так же, как кошки. Помимо зрения раствор обострял еще и слух. Вот только кошка, откуда бы она ни упала, всегда на лапы приземляется, и, говорят, у нее не одна жизнь, а девять, но чудодейственный раствор такими способностями не наделял. Любой удар кинжалом в жизненно важные органы мог бы стать для короля последним. Он уловил движение позади себя, резко обернулся. — Что тебе?

Главный инквизитор согнулся в поклоне. Он сжимал в руке пергаментный свиток, обвязанный веревочкой с сургучной печатью.

— Донесения тайных агентов. Они докладывают, что у кочевников в городе разветвленная шпионская сеть.

— Все сведения получены во время пыток? — Да.

— А сам-то ты разве не признался бы, что являешься агентом кочевников, начни тебя пытать?

— Не признался бы.

— Да? Не уверен я в этом. Хотя ты ведь можешь усмирять боль. Каленое железо и огонь тебе боли не причинят. Хватит пыток! — Голос короля стал резким. — Мы настроим против себя население города, и люди сами откроют ворота, когда сюда кочевники подойдут, вас всех поднимут на пики, а с меня снимут голову.

— Но как же с этим быть? — спросил инквизитор, чуть склонив голову и протягивая свиток.

— С этим?! — Король взял послание, сломал печать, развязал шелковые веревочки.

Далеко на востоке люди тратят всю свою жизнь, чтобы научиться писать таким вот каллиграфическим почерком. Завитушки и картинки, что появлялись по краям пергамента, приобретали какой-то подтекст. Они сами по себе были ценными, более ценными, нежели сообщения. Жаль, что они не могли сохраняться, а исчезали каждый раз, когда приходило новое донесение, иначе король смог бы собрать их все без исключения, все, что появлялись на этом пергаменте. За три сотни лет, что он существовал, набралась бы целая библиотека. Но, к сожалению, удавалось лишь переписать, в лучшем случае сам текст. Не так красиво, конечно, потому что даже у самых искусных переписчиков, сколько бы они ни бились, это не получалось.

Писать послание мог человек, находившийся в этот момент на другом конце света. Его почерк мог быть таким отвратительным, что, кроме него, слова никто бы и не разобрал. Но это не важно. Важно другое: чтобы он указал на своем послании секретное слово, и тогда его текст мгновенно проявлялся на волшебном пергаменте, с той лишь разницей, что написан он был каллиграфическим почерком. Пергамент совсем не истрепался и был таким же прочным, как если бы его сделали только что. Этот способ был гораздо надежнее и быстрее, чем пересылать донесения с гонцом или почтовым голубем.