Валентин Маслюков - Жертва

— Другой вырастет, — хмыкнул не без злорадства Рукосил. — Если до последнего выщипать, все равно оно прорастет, золото.

— Вот и ладно, начеканю монет, — с вымученной беспечностью отозвалась Золотинка.

— Сначала позолотеет голова, потом ногти, — заговорил Рукосил, медлительно вдавливая слова. Подобрав заячий барабанчик, он взялся выстукивать редкий и жесткий лад: бам!.. бам! — с томительными промежутками. — Кончики пальцем онемеют и тоже обратятся в золото. — Бам! — Всё понемногу — в камень. — Бам! — И самая смерть придет в золотом обличье. — Бам! — Конечности утратят подвижность и замрут… навсегда. Навсегда сомкнуться уста. Лицо застынет, как хладеющая личина. — Бам! — И тогда даже глаза, пока еще живые глаза на золотой маске, не смогут выразить леденящий душу ужас. Ты обратишься в золотого болвана, застывшего в выражении неизбывной муки. — Бам! — Тебя поставят у водомета в государевом замке. А потом какой-нибудь мошенник отпилит тебе нос. — Бам! — И тогда, от греха подальше, тебя упрячут в подвал за ржавую железную дверь, в вечную темноту. И все равно какой-нибудь чокнутый додумается в тебя влюбиться и заберется под дверь, завывая стихами.

Рукосил оставил барабан и наклонился совсем близко.

— Что побледнела? Молчишь? А ну как, — зашептал он, — примутся тебя распиливать на куски, чтобы переплавить, и за слоем золотой стружки хлынет живая кровь? Как?

Чисто вымытое лицо его склонилось еще ниже, касаясь Золотинки дыханием… Глаза странно окостенели, явилось в них нечто неподвижное, выражение одной мысли, одного застылого побуждения… А в складке раскрытых губ обморочная расслабленность, которая пугала Золотинку не меньше, чем выражение глаз. Она вжалась в подушку… рука ее, шевельнувшись обок с постелью, нащупала рукоять увесистого, как молоток, зеркала.

Движение это не укрылось от Рукосила. Он резко выпрямился. Бледные щеки поплыли краской, но в остальном он сохранял, по видимости, самообладание, потому что в противоречии с нездоровым румянцем на щеках усмехнулся.

Все было сказано и отвечено без единого слова, и теперь оба имели возможность притворяться, что ничего совершенно не произошло.

Рукосил заходил по палатке, резко огибая сундуки и наступая на рухлядь.

— Восприимчивая девочка и способная! — заговорил он немногим только живее обычного. — Но прими в соображение: ты совершаешь самоубийство! То, что ты делаешь — самоубийство! Скоро от тебя ничего не останется. Ты расходуешь себя варварски. За каждое волшебство расплачиваешься частичкой собственной жизни. Каждое чародейство отзывается золочением. Вот что пойми: все в мире взаимосвязано, каждая вещь, каждое явление тысячами, сотнями тысяч зависимостей связаны со всеми другими вещами и явлениями. Волшебник тот, кто постигает единство мира и учится воздействовать на него в некоторых точках, где обнажается взаимосвязь явлений. Постигая внутреннюю природу сокровенного, ничтожным усилием он приводит в действие титаническую, несоизмеримую с жалкими возможностями человека мощь. Это и есть колдовство. А то, что ты делаешь, не колдовство, а варварство! Дикость! Отсебятина какая-то! Оскорбление истинной науки! Скажи, — повернулся он, — можешь ты по своему произволу повторить эту штуку: бежать, не касаясь земли?

— Я вообще не понимаю, как это сделалось. — Золотинка сидела, закутавшись в покрывало по горло.

— Ага! То-то! — воскликнул Рукосил с несколько деланным торжеством. — Дикость потому что! Медвежьи пляски. Каждый раз изобретаешь все заново. Вместо того, чтобы использовать таящиеся в природе силы, ты с ними борешься, ты против них идешь! Это вообще невозможно! Если что получается, то исключительно по невежеству. И я думаю, что когда ты начнешь немножечко разбираться в волшебстве, ты многое уже не сможешь никогда повторить, может, и больше сделаешь, а этого уже нет. Чтобы сознательно сделать то, что вышло у тебя по наитию, по случайности… о! нужно пройти большой путь.

В горячих рассуждениях Рукосила Золотинка уловила ревность. Она поняла то противоречивое и трудное чувство, что владело им сейчас, заставляя выдавать затаенное. В чувстве этом была зависть, было ощущение ревнивого превосходства, было нечто от злобного недоброжелательства и от восхищения, то была пугающая и противная чистой Золотинкиной натуре смесь любви и ненависти. Страстное желание растерзать, чтобы потом оплакать.

— Я отучу тебя от дикости! — говорил Рукосил, расхаживая. — Я покажу тебе приемы подлинного благоустроенного чародейства!

— А если я не буду больше волхвовать?

Рукосил пожал плечами, не запнувшись даже на мгновение, что сообразить, что стоит за вопросом.

— Попробуй. Хотел бы я посмотреть, как это у тебя выйдет, когда ты не в состоянии отделить чародейство от непроизвольного желания. — Он кинул острый взгляд и убедился, что предположение его верно: Золотинка, задумчиво уставившись в пространство, кивнула сама себе. — Чтобы отказаться от волшебства, — продолжал Рукосил с уверенностью, — тебе нужно отказаться от всякого сильного желания. Со всей возможной тщательностью избегать малейших проявлений страсти. Отказаться от самой себя, в конце концов. Но где бы ты ни спряталась, в какой бы пустыне, как бы ни морила ты себя голодом и холодом — что? Чем отзовется купленный путем самоотречения покой, как не новой вспышкой воспаленной мечтательности? Силой бессознательного чародейства мечтания твои рано или поздно обретут плоть. Куда ты от себя денешься? Как убежишь от самой себя? Как обуздаешь проснувшийся дух? Твой дар и твое проклятие. Ты обречена.

— А что говорят Дополнения? — спросила Золотинка бесконечно спокойным, неживым голосом.

— Ничего! — отрезал Рукосил. — Об этом нигде не сказано. Не сказано и не написано. Что не написано, то и прочесть нельзя. Ни в новых, ни в старых, ни в новейших дополнениях — нигде ты этого не прочтешь! Нигде! Ты мое открытие! Ты мое создание, мое творение, моя вещь! Я тебя создал! Потому что я гений и мне нет равных! Я один! — Голос его гремел торжествующими раскатами.

— Хорошо, — раздумчиво сказала Золотинка. Разговор занимал ее гораздо больше, чем она решилась бы это показать. — Хорошо. Почему тогда не свериться с «Последними откровениями» Ощеры Ваги?

— Чушь! — фыркнул Рукосил, непонятно с какой стати озлобляясь. — Никаких «Откровений» не существует! Сказки для деревенских колдунов! Есть старые, новые, новейшие дополнения. Есть толкования к дополнениям. Есть толкования к толкованиям. Есть краткий извод дополнений и есть полный. Все есть! Самих откровений только нет и никогда не было! Ни один человек не держал их в руках. Эти твои откровения — никто их не видел. Дополнения есть, а откровений, увы! нету. В дополнениях суть!