Сергей Костин - Подопечный

Я размышлял более чем трезво. Если есть такие емкости, то естественно было бы предположить, что в них надо как-то забираться. А для этих целей должно служить некое приспособление. Подъемник, либо лифт. Через минуту, обходя вокруг чана, я нашел то, что искал. Обыкновенные скобы. Не слишком горячие, не слишком прочные. Как раз под человеческое тело.

У меня кстати одна теория имеется. Ненаучная с точки зрения науки, и любительская, с точки зрения среднего сельского жителя. В чем она заключается:

Из того что мне довелось повидать и из моих скромных размышления, я сделал вывод. Во всей вселенной, на всех ее необозримых просторах действует один непременный закон. Рост любого мыслящего существа, если оно, конечно не заколдовано, и не выродок какой-то, не должен выходить за рамки роста человеческого. Эдак от метра и до двух. Самое то.

Почему? А я сам не знаю. Я же сказал, что это мнение простого сельского обывателя. Маленьким не выжить в любой среде, а большим не прокормиться. Так что не верьте тем, кто говорит, что встречал когда-то инопланетян, или еще там кого под двухэтажный дом. Вранье и брехня.

Осторожно поставив одну ногу на перекладину, я с удовольствием заметил, что сигнализация не сработала. Следовательно вопрос об охране того или тех, кто находиться в котлах решался слабо или не решался вовсе. А я всегда говорил, что в любом деле требуется прежде всего обеспечение безопасности.

Стоны и душераздирающие крики настолько сильно проникали в душу, раздирали внутренности, что пришлось попросту отключиться от внешнего мира. Думать о постороннем. Хотя бы о родном колхозе. Все лучше.

Край котла приближался с каждой секундой. Я мысленно поймал себя на мысли, что непроизвольно стараюсь оттянуть то мгновение, когда увижу, что находиться внутри. Но раз уж сказал "а", то следует довести дело до конца.

Черный от многолетней, а может и многовековой копоти край появился на уровне глаз. Я проглотил тугой комок и с силой преодолел последнюю ступеньку.

Мешанина тел, перемешанных невообразимо. Переплетение рук с растопыренными пальцами, лица, корчащиеся от боли, распахнутые в безумных криках рты. И глаза. Несколько десятков пар глаз устремлены на меня. Жутко. Невыносимо.

Меня стошнило тут же.

– Странник, ну что там? – ангел и девушка стояли внизу, задрав головы и ожидая услышать от меня последние новости.

– Души. Человеческие души. Большие и маленькие.

– Что? Мы не слышим?

Несколько рук потянулось ко мне. Я невольно отшатнулся. Но в глазах этих несчастных, некогда живых людей светилась такая мольба, что пальцы мои непроизвольно потянулись навстречу. И ничего. То есть абсолютно. Я мог смотреть, видеть, слышать. Но не мог ощущать. Распухшие пальцы прошли сквозь мои, и мольба в глазах погасла.

– Простите меня, – выдавил я, сквозь стиснутое тисками горло, – Я не могу. Простите. Но может быть я сумею что-то сделать здесь. Наверху. Я постараюсь.

Руки людей опустились. Но что странно, они замолчали. Исчез надсадный плач и крик. А в глубине несчастных глаз зажглась надежда. Не весть какая, но надежда. Что нужно душе, находящемуся не то что на краю пропасти, в самом аду, в бесконечных муках? Надежда? Если я ее дал, то значит так тому и быть.

И вдруг вокруг наступила тишина. Такая тишина, что я услышал, как лопаются пузырьки, как ударяются о землю солнечные лучи, как дышит земля.

Я спрыгнул вниз. Ребята стояла с вытаращенными глазами.

– Нам нужно что-то сделать. Мы не можем просто так уйти, – по правде говоря, я и сам не знал, что предпринять. Как можно освободить миллионы, а может и миллиарды пылающих душ на этой страшной планете? Но все равно, надо что-то делать.

– Может найдем побыстрее чертовы цветы и уберемся? Сдались тебе эти грешники? – осторожно предложил ангел.

И здесь я не выдержал. Я попросту сорвался. Зацепил хранителя за ворот, и влепил хороший удар. Потом еще и еще. Я не знаю, что на меня нашло. Сумасшествие или бешенство. А может что-то другое. Зинаида носилась вокруг нас и визжала, изредка пытаясь оторвать меня от ангела. За что ненароком и получила тоже.

Я продолжал безжалостно избивать совершенно не защищающегося Мустафу и сквозь слезы и невнятный хрип вылетели слова:

– Это души, Мустафа! Души. Грешники? Ну и пусть. Кто дал вам, там наверху, право распоряжаться человеческими душами. Рай! Ад! А как называть тех, кто допустил подобное? Вы отбираете согрешивших и отдаете в этот безобразный мир. Кто дал вам право? И как не помочь им? Кем тогда окажусь я? Самым великим грешником? Нельзя так с нами. Нельзя.

Мустафа уже хрипел. Катался по земле под моими ногами и исходился кровью. Наконец, я обессилено свалился на теплые камни, уткнулся в них носом и зашелся в диком, зверином вое.

– Нельзя!…

Красные облака пролетали над нами, красный ветер срывал с нас кожу, красные камни рассекали острыми краями лица. Весь мир сплошное пламя. Неугасимое и невыносимое. Мрачное и страшное.

– Ну вы ребята, блин, даете! – Зинаида опустилась на колени, подняла на них окровавленное лицо Мустафы и принялась приводить его в порядок, – Ты ж его чуть не убил!

Я молчал.

– Зверь! Тиран! Деспот! Узурпатор!

Ангел застонал, приподнял голову и, скривив рассеченные губы в улыбке, с трудом проговорил:

– Я всегда думал, почему люди так дорожат своими телами. Непрочными и неудобными. Да убери ты свои тряпки. Я в порядке, – это он Зинке, – Так вот. Только сегодня я понял. Только сегодня испытал, что значит быть живым. Чувствовать боль и страх перед несовершенством, и в то же время ощущать радостное чувство жизни.

– Прекрати говорить, – перебила его Зинка, старательно оттирая слюнями кровь из-под правого глаза хранителя, – Несешь всякую чушь. Тебя чуть жизни не лишили, а ты почти с благодарностями.

– А ты попробуй, – посоветовал Мустафа, – Это же настоящий кайф. Жизнь – это… Такой кайф.

Я посмотрел на озаренное счастьем лицо ангела, на эту, залитую кровью, почти ставшую родной рожу и, не знаю почему, рассеялся.

Зинаида озабоченно взглянула в мою сторону. Не хватало, что бы к изувеченному прибавился еще и умалишенный, причем с агрессивно – расстроенной психикой.

А я смеялся, не переставая. Ну не мог остановиться, и все. Мустафа долго смотрел подбитыми глазами, потом его тело стало вздрагивать, а через минуту он уже вторил моему переливистому смеху своим грубым ангельским хохотом. Зинаида покрутила пальцами сразу у двух висков, некоторое время угрюмо таращилась на двух, сотрясающихся от безудержного хохота мужиков, потом что-то там у нее щелкнуло и она, вначале несколько несмело, затем все сильнее захихикала, пока окончательно не присоединилась к нашему дружному мужскому коллективу.