У Чэн-энь - Путешествие на Запад. Том 2

Трипитака, все помыслы которого были направлены на служение Будде, не мог, конечно, согласиться занять столь высокое положение. Тогда император обратился к Сунь У-куну.

– Не буду обманывать вас, господа, – отвечал улыбаясь Сунь У-кун. – Если бы я захотел стать императором, то мог бы занять трон в любом из многочисленных государств девяти континентов Поднебесной. Но мы привыкли к нашей беспечной монашеской жизни. Император должен отращивать волосы, он не может ложиться спать с наступлением сумерек, должен подниматься в пятую стражу. Ему приходится выслушивать доклады и донесения с границ, он никогда не знает ни покоя, ни отдыха. Его постоянно тревожат стихийные бедствия. Да разве смогу я привыкнуть ко всему этому? Нет уж, я лучше останусь монахом и буду продолжать свое самоусовершенствование.

Как ни отказывался император, ему все же пришлось взойти на трон. После этого он повернулся лицом к югу, провозгласил о своем возвращении, а также о помиловании всех преступников в стране и щедро одарил монахов из монастыря Баолинь. Затем был открыт Восточный дворец и устроено великолепное пиршество в честь Трипитаки. Император приказал вызвать во дворец художника и велел ему написать портреты Трипитаки и его учеников, которые и повесили в приемном зале. Как только в стране воцарился порядок, Трипитака решил не задерживаться и заявил о своем желании распроститься с государем и тотчас же двинуться в путь. Император, императрица, наследник и все придворные, в знак благодарности за оказанные милости, преподнесли Трипитаке самые лучшие драгоценности, какие только были в стране; золото, серебро, шелка. Но Трипитака решительно отказался от всего и стал торопить учеников собираться в дорогу. Когда все было готово, Трипитака сел на коня. Император, очень огорченный его отъездом, приказал заложить карету специально для Трипитаки. Впереди, двумя рядами шествовали гражданские и военные сановники. Сам император вместе с императрицей и наследником шли рядом. И лишь когда вся процессия миновала окрестности города, карета остановилась, и Трипитака вышел проститься со всеми.

– Учитель, – сказал ему император, – когда вы будете возвращаться из Индии, умоляю вас, заезжайте к нам.

– Постараюсь выполнить вашу волю, – отвечал Трипитака.

Император не мог сдержать слез. Сопровождаемый сановниками, он вернулся в город. А четыре монаха, охваченные одним желанием достичь горы Лиишань и поклониться Будде, вышли на дорогу и двинулись вперед. Осень близилась к концу, начиналась зима.

Выпал иней, покраснели листья,Еле держатся на ветках голых,Вовремя дожди вспоили поле,И теперь хлеба желтеют в долах.На вершинах, обогретых солнцем,Яркие цветы раскрыла слива,Лишь бамбук шатается под ветром,Слабый шелест слышится тоскливо.

Уже более полумесяца прошло с тех пор, как Трипитака со своими учениками покинули страну Уцзиго. Как и прежде, они начинали свой путь на рассвете и лишь на ночь делали остановку. И вот однажды перед ними вдруг выросла огромная гора, которая, казалось, упиралась в небо и закрывала солнце. Трипитака встревожился, остановил коня и подозвал Сунь У-куна.

– Что прикажете, учитель? – спросил тот.

– Ты взгляни, – сказал Трипитака, – опять перед нами горы. Надо быть наготове. Возможно, здесь водятся злые духи.

– Не беспокойтесь, учитель, – сказал, улыбаясь Сунь У-кун. – Я сумею защитить вас.

Трипитака успокоился, подстегнул своего коня и вскоре очутился на вершине горы. Отсюда были видны крутые обрывы и утесы.

Коснулись неба горные вершины:Судите же, какая вышина!И глубоки ущелья и долины:Судите же, какая глубина!Когда потоки, что по ним стремятся,В подземном царстве, в темноте родятся.Всегда предгорье в дымке прихотливой,А выше темный стелется туман,Как изумруд – бамбук; краснеет слива,И на площадку в миллионы чжан,Роями Духи весело слетаютОни в пещерах здешних обитают.Внизу кипучий бег потоков горных;В пещерах дивных – вечный плеск воды.Здесь скачут стаи обезьян проворных,Несущих в лапах спелые плодыА к вечеру выходит тигр рычащий,Внушая ужас задремавшей чаще.Охотника увидев, от испугаГлупеет и теряется сайга.Вот на опушке, над травою луга,Поднял олень ветвистые рога,А на рассвете из речного лонаУж выступает чешуя дракона.И тихо к зачарованной пещереДракон в прозрачном сумраке ползет,Но вдруг пред ним захлопывают двери –От грохота трясется небосвод,Взлетают ввысь испуганные птицы,И все живое мечется и мчится.Зверей и птиц такое изобилье,Что человек испуган и смущен,Пред множеством зверей свое бессильеС тревогой тайной ощущает он.И вдруг восторгом вспыхивают взоры«И впрямь пещеры духов!. Ну, и горы!»Оттенки яшм в граните горном есть,Леса… Леса… Над ними туч не счесть.

И вот, когда Трипитака и его ученики стояли, пораженные этой картиной, из ущелья неожиданно вырвалось красное облако: оно взметнулось прямо в девятое небо и здесь превратилось в пламя. Сунь У-кун насмерть перепугался. Он подбежал к Трипитаке, схватил его за ноги и стащил с коня.

– Братья! – крикнул он. – Стойте! Волшебник!

Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже переполошились: один схватился за грабли, другой стал бешено вращать мечом; они приготовились защищать Танского монаха.

Здесь наш рассказ пойдет по двум направлениям. Итак, в пламени действительно находился злой дух. Еще несколько лет назад он слышал о том, что из Китая в Индию за священными книгами отправился Танский монах, слышал он также и о том, что монах этот был человеком высокой добродетели, является перевоплощением Цзинь-чана и целых десять поколений совершенствовал себя. Говорили еще, что будто бы тот, кто поесг мяса этого монаха, обретет бессмертие, будет вечным, как небо и земля. И вот этот дух каждый день с нетерпением ждал Танского монаха – и наконец дождался. Находясь в воздухе, он увидел, что ученики Танского монаха окружили своего учителя и готовы защитить его. Глядя на них, волшебник раздумывал:

«Белолицый и толстый, тот, что едет верхом на коне, конечно, и есть Танский монах. Каким же образом он вдруг очутился под охраной этих чудовищ, сжимающих в своих лапах оружие? Они так и рвутся в бой! Кто же из них обладает такой магической силой, что распознал меня? Видимо, не суждено мне полакомиться мясом этого монаха!»

Он долго стоял в нерешительности и все соображал, как ему быть.

«Если я буду рассчитывать только на собственные силы, – наконец решил он, – то нечего и думать, что я поймаю его. Без обмана тут не обойтись. Попробую-ка я спуститься на землю и поймать их на удочку».