Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – Эрцфюрст

— Как ураган, — поправил я. — Где это?

Он поспешно развернул лист, это оказалась карта, и потыкал пальцем.

— Вот здесь.

Глава 11

Разумеется, никуда я ехать на встречу с моей половинкой не собирался, да и не может быть в этом мире у меня половинки, однако до подхода основных сил армии еще не меньше двух недель, сидеть здесь и ждать тоже дико человеку, привыкшему к сумасшедшему темпу жизни.

Я свистнул Бобику и понесся на арбогастре, только бы не сидеть без дела.

Мутное солнце едва просвечивает сквозь серую пелену неба, мимо проносятся леса, утесы, однажды в сторонке мелькнул древний акрополь, но исполинские колонны лежат на земле, дальше снова леса, болота, мелкие реки и речушки, снова впереди возникла шестиугольная колоннада, однако везде такое запустение, будто здесь какие-то проклятые земли.

Я смутно и тревожно чувствовал дикость, пришедшую на смену высокой цивилизации, следы величайших битв, сотрясавших землю, величие древних народов, почему-то павших.

Снова дремучий лес, Бобик все еще несется впереди и почти не оглядывается, уверенный, что и мы следуем этим путем, проскакивая через застывший мир, а под нами мелькают то зеленые пятна зелени, то бездны провалившихся гробниц, широкие провалы, успеваю уловить тухлый запах болот, тут же снова мелькают рядом заросшие кустарником скалы, а вдали проплывают горы.

Зайчик как-то уловил, когда мы достигли указанного места, со стремительного бега, больше похожего на полет низко летящего стража, перешел на шаг так резко, что я съехал ему на шею и, чтобы не перелететь через голову, ухватился за гриву.

Он насмешливо фыркнул и пошел совсем лениво, даже Бобик посмотрел на него с недоумением.

— И что? — спросил я.

В полумиле виднеются добротные дома, вокруг сады и огороды, а здесь небольшая низинка, река течет неспешно, достаточно широкая, но, судя по торчащим камням, неглубокая.

Я повернул Зайчика в сторону села, но и река дальше повернула, мы вскоре сблизились, берег с этой стороны песчаный, вода чистая, прозрачная, впереди на большом блестящем камне, что высовывается из реки на ладонь, женщина в длинном сером старом платье забрасывает сеть, а на берегу стоит деревянное ведерко. Проезжая мимо, я заглянул, хмыкнул, всего три мелкие рыбешки, жалкий улов…

Женщина повернулась и посмотрела на меня через плечо удивленно и чуточку дико. У меня сердце сбилось с ритма, а дыхание остановилось. Моментально и резко я понял: алхимики не ошиблись. Это она, моя половина, лучшая часть моей души и сердца. Я смогу любить ее всю жизнь, и она сможет любить меня верно, преданно и чисто.

— Вы ловите рыбу, — проговорил я, чувствуя, как горло пересыхает, а голос становится хриплым и прерывистым, — но я уже попался…

Она было отвернулась, но теперь взглянула снова, с легкой иронией.

— А вы какая рыба?

— Не знаю, — ответил я честно. — Выгляжу вроде бы хищной и сам стараюсь такой быть. Все-таки хищной быть легче в нашем хищном мире… Позвольте помогу тащить сеть?

Она покачала головой.

— Нет, спасибо.

— Почему? Опасаетесь?

— Нет, — ответила она. — Почему-то… не опасаюсь. Что-то в вас есть… но все-таки спасибо, в мою сеть чаще попадаются лягушки, так что тащить такую легко.

Лицо у нее смертельно усталое, но от этого еще милее, я чувствовал, как задыхаюсь от нежности и острой жажды защитить ее от всего негостеприимного на свете.

На пальце правой руки тонкое колечко, сердце болезненно заныло, но пересилил себя и спросил почти спокойно:

— А почему муж не ловит? Это мужское дело…

На ее лицо набежала тень.

— Он погиб месяц назад.

— Несчастный случай?

Она тяжело вздохнула.

— Нет.

— Война?

— Откуда здесь война? — ответила она печально. — У нас всегда были мирные земли. Но год назад вон там за лесом появился один… называет себя бароном. Собрал шайку разбойников, вместе с ними восстановил разрушенный дом, зовут его замком. Начал нападать на деревни, заставляя платить ему дань. Две деревни уже согласились…

— А отпор дать не могли? — спросил я. — В деревне мужчин побольше, чем в шайке разбойников!

Она сказала печально:

— Да, но там шайка, а в деревне каждый думает о своей семье. Решили, что дань невелика, зато он их не будет трогать. Он в самом деле их больше не беспокоил…

— А нападал на других, — сказал я понимающе. — И все усиливается. Как все знакомо…

— Мы дали отпор, — сказала она. — Пятнадцать наших мужчин погибло, но разбойники отступили, потеряв своих. Сколько у них было убито, не знаю, они их унесли.

— Тогда и муж погиб?

— Да, — шепнула она печально. — Он был вождем нашего народа.

Бобик благовоспитанно сидит в сторонке, даже не скалится, уже знает, как пугаются его клыков, а ее чувствует, что это существо я пугать очень бы не хотел.

На этот раз в сеть попались еще две рыбешки, женщина повеселела, высвободила их запутавшиеся жабры из ячеек.

— В вашей деревне найдется место, — спросил я, — где заночевать?

Она кивнула.

— Да, конечно. У нас не деревня, а село. Большое и пока еще сильное.

— Меня зовут Ричард, — сказал я.

— Меня Ассита, — ответила она.

Домов в селе не больше трех десятков, в каждом селе минимум один мужчин, а в большинстве по двое-четверо, так что могли бы, да, но, понятно, почему не.

Из-за плетней на меня посматривают с опаской, как на всякого незнакомца, к тому же с такими размерами, как у меня, долго в землепашцах не остаются, сразу видно, едет человек войны.

— Вот мой дом, — сказала она.

Дверь распахнулась, по ступенькам крыльца сбежали и бросились нам навстречу двое девчушек лет пяти, в ветхих платьях, перешитых из лоскутьев, замурзанные, но хорошенькие и с живыми лицами.

Одна бросилась к матери, вторая с радостным воплем «Собачка!» бесстрашно повисла на шее у весьма изумленного Бобика.

Я в удивлении посмотрел на детишек.

— Это что… обе твои?

Она счастливо засмеялась.

— Обе? Конечно! А в доме остался еще и третий.

Я охнул.

— Когда же тебя выдали замуж? Ты сама ребенок!

— Как и всех в нашем племени, — ответила она. — С четырнадцатой весны нам уже подбирают женихов. Мне повезло, я с детства была влюблена в Тимуза, он как раз и выбрал меня. В пятнадцать лет я уже родила Берду, а затем еще двоих…

— Значит, — сказал я, — тебе всего восемнадцать, а ты уже мать троих… Ничего себе!..

На ее лицо внезапно набежала грусть.

— Дети очень любили отца. И он их обожал безумно! Ничто бы не могло их разлучить, если бы он остался жив.