Карина Демина - Ведьмаки и колдовки

В-третьих, Себастьян выступал категорически против обморока.

Началось.

— Вам следует вернуться, — сказала Богуслава.

Она стояла на вершине лестницы и выглядела…

— Инфернально! — воскликнул Матеуш, шпагу возвращая в ножны. — Панночка, вы прекрасны во гневе…

Льстил.

Богуслава скорее уж выглядела ужасающе, если не сказать — отвратительно. Рыжие волосы ее растрепались, легли на плечи тяжелыми змеями. На белом, неживом лице хельмовым огнем пылали глаза. Губы распухли, обрели цвет красный, неестественный, будто бы Богуслава не то кровь пила, не то помаду размазала.

Жуть.

— Вам следует вернуться, — она повторила это прежним, лишенным всяческого выражения голосом. — Здесь небезопасно.

Корни расползались, лопались одно за другим зеркала, выпуская тяжелый серый туман. Он не выползал — вываливался влажными клочьями, клубками, и корни замирали.

— Наверх, — велел Матеуш, подталкивая Тиану к лестнице.

— Наверх. — Богуслава изобразила улыбку. — Вас ждут.

Столовая преобразилась.

Задрожал, меняя очертания, стол. Черное дерево оплывало, а из-под него выглядывал камень, что характерно, тоже черный…

Смердело нестерпимо.

— Присаживайтесь, — Богуслава указала на кресла. — Еще не время…

Гудели часы, захлебываясь боем.

…розы…

…гиацинты…

…фиалки красного кровяного оттенка… цветы распускались, чтобы тут же увянуть, осыпаясь под ноги пеплом. К счастью, пол остался прежним, каменным, что несказанно панночку Тиану радовало. А вот Себастьян с возросшим беспокойством наблюдал, как на белом мраморе проступают огненные символы.

Матеуш опустился на стул, гобеленовая обивка которого расползалась, старея на глазах. И куски ее падали на пол. Демонстративно надев перчатки, его высочество убрали потемневший лоскут с брюк и поинтересовались:

— И чего, собственно говоря, мы ждем?

— А вы так торопитесь? — с раздражением отозвалась Мазена.

Панночка Радомил выглядела скорее раздраженной, чем испуганной. Она сидела у окна, ныне затянутого колючими ветвями шиповника, и разглядывала собственные руки.

Тихо поскуливала Иоланта.

Ядзита по-прежнему вышивала, причем торопливо, точно опасаясь, что вышивку эту не успеет закончить. Эржбета с явным интересом оглядывалась, а когда по полу пополз туман, тот же, что и внизу, кисельный, серого колеру, наклонилась, чтобы пощупать.

— Не тороплюсь. — Матеуш ногу за ногу забросил и откинулся на спинку стула. — Просто проявляю любопытство. Да и… ожидать за беседой веселей.

— Ага, — поддержала Тиана, поднимая юбки, уж больно мерзким выглядел туман, а платье, между прочим, ей весьма даже по вкусу пришлось, особенно шлейф премилым был. — Вот помнится, у нас в городе…

— Дорогая, — оборвала ее Мазена, — раз уж мы все в скором времени умрем, в чем лично у меня сомнений нет, позвольте вам сказать… — Она сделала глубокий вдох. — Я ваш город уже ненавижу.

— Почему? — Тиана удивилась почти искренне. И обиделась немного, поскольку родной Подкозельск она любила и в глубине души весьма гордилась им.

— Просто так. Примите это как данность.

Тиана приняла и юбки подняла еще выше, а подумав, и вовсе на стул с ногами забралась. Хвост ее обвил спинку, придавая хоть какую-то устойчивость.

— Вот зазря вы так, панночка Мазена. — Хвост дрожал, и кисточка топорщилась, как никогда прежде сделавшись похожею на пуховку, только в черный цвет крашенную. — Подкозельск — город очень даже красивый. У нас там и памятник имеется!

— Козлу?

— Отчего сразу козлу? Генерал-губернатору. Не нынешнему, конечно, а прабатюшке егойному, который через Подкозельск воевать ехал да задержался.

— С чего это вдруг? — Мазена, которой, верно, огненные письмена тоже не внушали доверия, вынуждена была повторить маневр Тианы. Вот только хвостом, который позволил бы сохранить равновесие, природа панночку Радомил не одарила. Оттого и в спинку стула она вцепилась обеими руками.

— Влюбился.

— В Подкозельск?

— В прекрасную дочку городского главы… ну и в подкозельск, наверное. — К стыду своему, Себастьян вынужден был признать, что сия страница славной подкозельской истории оказалась ему неизвестна.

— Вы… вы о чем говорите? — На стул забралась и Иоланта.

Она дышала мелко, часто, а с лица и вовсе спала, того и гляди — в обморок осядет.

— О любви к родине, — ответила Мазена, — и к людям. О чем же еще перед смертью говорить-то?

— Да что вы заладили о смерти. — Ядзита с раздражением воткнула иглу в натянутую на пяльцах ткань. — Можно подумать, после смерти жизни нет.

— Можно подумать, есть?

— Конечно, есть!

— И все-таки, панночка Богуслава, — Матеуш хлопнул ладонью по столу, который ныне вовсе на стол не походил, но представлял собой каменный монолит самого зловещего вида, — возвращаясь к исходному вопросу, просил бы вас внести ясность… посвятить нас, так сказать, в детали злодейского плана. Раз уж время свободное имеется.

— Вы все умрете, — сказала Богуслава, запрокидывая голову. Притом она проявила нечеловеческие чудеса гибкости, едва ли не коснувшись затылком спины. На белой шее прорисовались темные вены.

Но королевича сия демонстрация не впечатлила, и, сложив руки на груди, он произнес:

— Допустим, это я уже понял. А подробности можно?

Демон задумался. Процесс этот сопровождался активными движениями ушей, оттопыренных и слегка заострившихся, подрагивал подбородок, лоб же панночки Богуславы прорезали глубокие морщины.

— Вы все умрете в страшных муках, — наконец произнес он.

— Существенное уточнение, — согласились его высочество. — А…

— Пожалуйста! — Мазена взмолилась. — Давайте не станем уточнять, в каких именно муках мы будем умирать!

— Почему? — Демон, кажется, обиделся.

— Не подумайте, пан демон, что мы вовсе не желаем знать… или сомневаемся в вашей, так сказать, компетенции…

Демон наблюдал за нею внимательно.

А из уха Богуславы выползла красная ленточка крови…

…долго она не продержится.

— Напротив, — продолжала Мазена, не сводя взгляда с этой самой ленточки, что медленно спускалась по шее к плечу. — Мы все уверены, что в муках — вы эксперт высочайшего класса… и ваши страшные муки — самые страшные…

Демон, несколько смущенный этакою эскападой, кивнул.

— А потому мы… воздержимся портить себе впечатление… пусть сюрприз будет.

— Ненавижу сюрпризы, — вполголоса заметила Габрисия.

И Тиана с нею согласилась. В бывшей столовой воцарилось молчание, и слышно было что хриплое, с какими-то переливами, бульканьем, дыхание демона, что хруст дома, который продолжал преображаться, что всхлипывания Иоланты.