Светлана Жданова - Поймать Тень

— Не бойся, Лил. Единороги куда сильнее, чем тебе кажется. Ну ладно, Калгн, вставай, хватит валяться!

И Эдрр коснулся его рога своим. Они оба засверкали, и тело Калгна осветилось сиянием. Раны начали заживать быстрее, чем несется бурная река. Уже через полминуты на шкуре единороге не осталось и следа раны.

Хитрец Калгн, не открывая глаз, перевернулся на спину — совсем как собака и, не убирая головы с моих колен, сощурился:

— Ты испугалась за меня?

— Ах ты… Пройдоха! — Я обхватила его за морду и поцеловала в нос. — Но как?

— Единороги умеют исцелять друг друга.

Я кивнула. А затем вспомнила:

— А где Шала?

— Кто это? — посмотрел на меня Эдрр.

— Магичка, которая убивала единорогов.

— Когда мы прискакали, здесь были только вы в этом куполе. Кто это был?

— Ее зовут Шалаиза, графиня Тулирксая. Я встречалась с ней раньше. Давно. Тогда ее, наверное, мало проучили за излишнюю гордыню и презрение ко всему живому. Она была ославлена. В Вольске ей не давали покоя, припоминая старый позор, и магичку увезли в другое государство. Через полгода отец Шалы попался на попытке заговора, был сослан и лишен титула. Вот она и решила добиться власти и признания самым простым способом, каким только знала — силой магии. Ее отец любил дочь и дал ей хорошее образование, видно, каким-то образом она нашла заклинания власти над единорогами. И решила забрать их силу. Посох у нее есть. Интересно, чего еще хотела эта демонесса?

Я встала, голова Калгна шлепнулась на землю. Звук вышел хороший. Глухой и пустой до смеха.

Алтарь оказался мне знаком по старым книгам, прочитанным под руководством наставницы. Открыв поток силы, который дал бы ритуал жертвоприношения единорогов, можно было выпустить ужасающую магию. Само зло.

Все пропиталось кровью и ненавистью. В углу, на столе лежали вырванные рога и замороженные внутренности священных животных. От этого зрелища я брезгливо поморщилась.

— Вы не против, благородный Эдрр, если я подожгу это грязное место. Есть у меня одно заклинание скорбного огня. Оно горит так сильно, как сильна скорбь по потере. Правда потом здесь навряд ли будет что-то расти.

— Не против. Для нас это место навек будет проклятым.

Из моих рук вылетели два шара — голубой и красный. Слившись в единый, они влетели в алтарь и на мгновение растворились там. А затем раздался взрыв.

Пламя очертило круг, словно сдерживаемое кем-то.

Оно плясало, пожирая зло, забирая наши потери, поглощая боль. Оно светилось в моих глазах. Как все горело в тот день!

— Что-то подсказывает мне, сейчас не первый раз, когда ты используешь это пламя? — лукаво спросил Эдрр.

— Вы правы. Пламя я создала, когда погибли те, кого очень любила, — начала рассказывать я, смотря на «Танец скорбного огня». — Мои сестры и подруги. Они все погибли из-за меня. Вот шутка богов — готовая заплатить своей жизнью, я потеряла все кроме нее. Прими же мою клятву, благородный Эдрр. Тебе и твоему народу я доверю надзор за ней, чтобы больше никто не говорил мне — «тебе нельзя». Мне можно. Мне нужно! Вы примете клятву?

— Да, дитя, если ты считаешь нужным.

— Необходимым! — Я встала на одно колено и достала короткий мечик из ножен. Положив его на вытянутых руках, я заговорила: — Клянусь пред вами, дети богов, священные единороги, клянусь пред огнем, пред душами любимых мной людей. Я, Лилитана, дочь Эрнеста, посвященная Эл-лил, богине-луне, принцесса Вольская, я, носящая имя Тани Лил, клянусь жизнью врага заплатить за смерть и боль. Клянусь пролить его кровь там, где он убил вас, там, где лежит убитый горем наш отец и повелитель. Клянусь собственной душой — убить тебя Хананель, владыка металлов.

— Ты забыла условие отступления, — напомнил Эдрр.

— Ах, да! Условие отступление такое. Я отступлю от своей клятву только в том случае, если тебя убьет мой возлюбленный. А то от этих демонов всего можно ждать. Клянусь! Прими мою клятву, народ единорогов.

— Клятва принята! — кивнул Эдрр. — Но не слишком ли она сурова?

— С клятвой или без, я все равно добьюсь смерти для Хананеля. Он убил меня, я убью его.

— Ты смелая девочка.

— Я безрассудная и невоспитанная.

— Ты говорила там, на поляне правду? — пристал ко мне единорог. — Ты действительно меня любишь?

— Конечно, — без задней мысли ответила я. А надо было бы насторожиться, потому как следующее, что Калгн сказал, было:

— Я тоже тебя люблю!

Я поперхнулась:

— Хорошо… Э-э, в каком это смысле?

— С самом настоящем. Я тебя люблю.

— Обалдеть! У тебя с головой все в порядке?

— Все. Конечно, я понимаю — это невероятно. Но ты особенная, Лил. Я долго наблюдал за тобой — за тем, что и как ты говоришь, за тем, что делаешь, как двигаешься, как смотришь. И мне нравилось все это. Жаль, что ты не единорог.

— Это хорошо, Калгн. Иначе были бы проблемы. Пойдем купаться, а то я себя такой потрепанной чувствую. Да и ты на себя посмотри, грязнуля. Кстати, забыла сказать — ты мне два ребра сломал тушей своей неподъемной.

— И как ребра, — забеспокоился единорог.

— Нормально. На мне кости срастаются, что на тебе плоть. — Я дотронулась до подвески, которой была благодарна за исцеление.

Когда мы набрели на озеро, я, не долго думая, поскидывала одежду и подошла к воде. Только та оказалась столь грязной — купаться разом расхотелось. Поморщившись, я пробормотала одно из бытовых заклинаний и, образовав из него шарик, кинула в воду. Та забурлила.

Пока колдовство работало, я решила поваляться на травке. Рядом тут же завалился Калгн и предложил почесать ему пузико. Так и сказал. Я хихикнула и предложение одобрила, едва не защекотав единорога до смерти.

Развлечению помешал некий обвешанный ряской и водорослями мокрый тип, который вылез из озерца.

— Ах, вы подлюги. Чаго удумали, разорители. Я вам укажу, как тут хулюганить! — потрясал он маленьким кулачком.

— Водяной, — удивился единорог.

— Ах, ты коняга растакая, чагой-то вы туточки удумали? Чаго это вы тут занимались?

Мы с Калгном округлили глаза. Я покраснела, единорог, кажется, побледнел.

— Да ты, старик, вообще ополоумел, — запинаясь, начала я. — Мысли у тебя, конечно… пакостные. Да и фантазия нехорошая. И где такому набрался? Стой! — вдруг спохватилась, присматриваясь к водянику. — А я тебя откуда-то знаю. Точно, узнала. А ты меня?

Водяной повыпуклил рыбьи глазки и тоже побледнел, хотя белее кажется некуда — и так прозрачно голубой. Ну и попятился задом в воде.

— Что, значит, сюда перебрался, грешник старый?