Клыки Доброй Матери - Олли Бонс
Пакари подошёл к нему, обнюхивая, и Фарух оттолкнул его рукой.
— Не подпускайте ко мне дрянного зверя! — воскликнул он, задыхаясь. — Он мерзок, нечист, и слюна его зловонна, и он может укусить!
— Ты сам таков…
— Поно, брат мой!.. Что же, мы знаем час. Мы подождём и подкупим работника, а не согласится, пригрозим. Я проберусь в Дом Песка и Золота и отыщу каменного человека. Будет так.
— Нет уж, Нуру, лучше пойду я!
— Тебя ищут и видели в лицо, а я притворюсь одной из работниц. Мало ли их! И потом, ты не знаешь, кого искать, и каменный человек может не заговорить с тобой. Идти должна я.
— Я не согласен, — возразил Поно. — Не согласен и не пущу тебя!
— Давай-ка выйдем и поговорим снаружи, — сказала Нуру и, поднявшись, склонилась низко. — Отдохни пока, о Светлоликий.
— Ты, должно быть, смеёшься, женщина. Как я могу отдохнуть, если в этом доме нет постели?
— Ты сидишь прямо на ней, — сказал Поно, — и это постель лучше многих других! Здесь есть подушки. Тоже мне, отец земель — даже не знаешь, как живут люди!
Поднявшись рывком, он сердито толкнул дверь и вышел, и Нуру последовала за ним. Они пересекли двор, ещё тёмный и мокрый — лужа затопила упавший навес, земля вокруг раскисла, прутья разъехались под ногами, — прошли по вбитому в глину измятому ковру и, войдя в другой дом, встали у стены.
— Ты позоришь меня! — зашипел Поно, упирая руки в бока. — Позоришь перед другим мужчиной, и перед кем — перед этим мучным червём! А ещё — а ещё, Нуру, ты не сказала мне о каменном человеке, а уж я-то думал, между нами нет никаких тайн! Вот, значит, как!
— Как было сказать? — зашептала Нуру, кладя ладони ему на плечи, но Поно их стряхнул. — Я боялась, что всё выйдет наружу!
— А, думала, я разболтаю!..
— Что ты! Я знаю, ты бы не стал. Но двоих скорее заметили бы, чем одного — я и так боялась, что проследят, а ты мне помогал, каждый раз прикрывал мой уход…
— Да уж! Но хоть сказать-то могла? Я думал, ты ходишь к мужчине, которому станешь женой. Я злился на него, когда объявился Хепури и тебя стали бить и запирать. Я был так зол! Всё думал, отчего он не придёт, если любит тебя, отчего не вступится. Всё ждал, чтобы он увидел, как тебе плохо. Потом я решил, что так ему и надо, раз он побоялся Хепури. Я слушал братьев и даже был рад!
Он топнул ногой.
— Я был рад — а теперь мне стыдно, — что тебе нашли богатого мужа, и мы все заживём лучше. Я не пришёл к тебе и не помог, а значит, я виноват во всём, что было потом, и в смерти мамы. Я мужчина, я отвечал за вас и я виноват!
И он опустился на пол, спиной к стене. Нуру села рядом и обняла за плечи.
— Ты не виноват, — сказала она. — Ты лучший из братьев, какие только бывают, и ты был хорошим сыном. Ты не виноват! Ты не в ответе за то, о чём не знал, и не в ответе за зло, совершённое другими.
— Я убил Хепури. Он смеялся, что тебя научат покорности, и тогда он приедет в Таону… Я воткнул ему нож в живот, вот так! И ещё! Ты бы видела его лицо… Он так…
— Тише, братец, тише! Ты защитил меня, как понимал, и защитил себя. Может, он и без того умер бы от ран, а даже если нет, верить ему не стоило. Хепури собрался отнять твою жизнь, и доброта бы его не смягчила. Что сделано, то сделано.
— Ладно! Забудем о Хепури, пусть его. Когда мы шли с твоим каменным человеком, он велел передать, что хотел к своему народу, а ни до чего другого ему и дела нет. Не ходи к нему, лучше уедем!
Нуру покачала головой.
— Я говорила: я не оставлю Мараму, — сказала она. — Кто знает, что с ним сделают. Нет, идти нужно теперь, чтобы не стало поздно! Я упрошу, каменный человек поможет…
— Не ходи, Нуру! Я дал слово молчать… или не давал, не помню, но он просил… Он сказал, что убьёт тебя, если придёшь!
— Кто сказал?
— Твой каменный человек!
Нуру замолчала, а затем недоверчиво рассмеялась.
— Ты что-то спутал, братец! Он спас меня в ту ночь. Ты бы слышал, как грохотали камни! Великий Гончар сыпал их горстями, он что-то искал, водил рукой, и на моих глазах стены рушились и съезжали вниз. Если бы не Сафир, ложь братьев стала бы правдой: я умерла бы в ущелье.
— Ничего я не спутал, у него просто духу не хватило сказать: он поклялся убить того, кто его разбудит. А это была ты! Он не сдержал клятву, и пока мы шли, на его теле всё появлялись раны, как трещины, и из них сочилась кровь. Видней всего они были на руках — глубокие, и болели, должно быть. Он всё хмурился и молчал. Я спросил его, развалится ли он теперь на куски, а он не сказал. Должно быть, развалится! Вдруг не утерпит и убьёт тебя, чтобы самому выжить? Не ходи!
— Бедный! — ахнула Нуру, прижимая пальцы к губам. — Теперь я уж точно пойду. Теперь меня ничего не остановит!
— Я не для того сказал! — с отчаянием воскликнул Поно. — Тебе что, жизни своей не жаль? А он и так уже прожил столько, что ему хватит!
Теперь уже он протянул руки к сестре, и она отвела их мягко, но решительно.
— Он не тронет меня. Если там другие из его народа, может, они знают, как ему спастись. Зачем же он дал такую клятву, глупый! Он защитил меня, а сам умирает, да ещё, верно, думает, я сержусь — я пойду!
— Не ходи! Давай лучше я. Скажи, что ему передать, я всё передам…
Но Нуру не слушала.
Поднявшись, она заторопилась в дом, где Фарух уже крепко спал, лёжа на подушках. Его не потревожил ни тонкий визг пакари, ни звон ожерелий и бус. Нуру, порывшись в мешке, вынула нож, один из шести, и замотала в тряпицу. Поразмыслив, взяла и белую дудочку.
— Я тебя не пущу, — зашептал Поно, опускаясь рядом. — Лучше я оденусь служанкой…
— Ты никого не обманешь, братец, на девушку ты не похож. Не время спорить, нам пора. Идём!
