Рубежи (СИ) - Штенье Робин

— Подкрепление? — Брови Густафа взлетели вверх. — Откуда я должен взять тебе подкрепление? Я что по-твоему, творцов штампую в подвалах поместья?

— Только бессмысленные заговоры против своих же. Но ты же нас таковыми не считаешь, да? Впрочем, сдерживание Рубежей и твоя забота, Густаф. Потому что, если тени прорвутся, сметет всех.

Густаф обреченно вздохнул и нехотя махнул рукой в сторону Мигеля.

— Вот твое подкрепление. Забирай, не благодари, — и едва слышно добавил: — Хоть делом займется, чем за мной шпионить.

К удивлению Милы, Макс либо не услышал, либо предпочел проигнорировать последнюю фразу.

— Хорошо. Попрошу Николаса Тернера к вам заглянуть. В сопровождении Айзека, конечно. Ты ведь не будешь против общества старой химеры? Он ведь такой же родовитый, как и ты, разве что сильнее… тебя и твоих выкормышей. Особенно сейчас, когда успел восстановиться. А вместо… — неодобрительно покосился на Шану, но договаривать не стал. — Ладно… Пусть… — А потом обернулся к Мигелю и произнес: — Пойдем. Время — слишком ценный ресурс. Не будет тратить его понапрасну. К тому же тебе самому сейчас лекарь не помешает.

Последние слова Макса Мила повторила мысленно и вскинула голову, желая увидеть обратное. Но нет — Мигелю и впрямь досталось: запекшаяся кровь на правом виске, припухший глаз с успевшим налиться лиловым синяком, выжженные точки по всей рубашке, как будто защита отразила не все, и осколки чужой руны сейчас кровоточили под черной тканью. Или нет? Рубашка же не влажная! Значит, так просто ожоги…

Это объясняло, почему не было охраны в коридоре. Почему Густаф в кабинете один, без телохранителей за спиной. Почему Макс так легко согласился прислать ценного лекаря, которых из-за устроенного Ванькой и Дереком в Шамбале осталось так мало… Но Мигель!.. Он же теперь отправится на Рубеж! Как и Ян… И исчезнет навсегда из ее жизни, как и Ян…

«Все из-за тебя!» — прошипела внутри богиня Воды.

Мила дернулась, чтобы обнять Мигеля в последний раз, попросить у него прощения, но не могла пошевелиться. И лишь когда Мигель с Максом скрылись за дорожками описанных в воздухе телепортационных рун, Мила нашла силы встать с кресла. Не то магия Шаны подействовала, не то сама Мила наконец отошла от кошмарного сна, но в ней как будто пробудилось что-то доселе дремавшее.

— Какого черта здесь происходит? — рявкнула она, и Густаф с Шаной, не ожидая такого напора, переглянулись.

Ответа не последовало, и Мила спросила еще раз:

— Что вы от меня скрываете? Почему держите за идиотку?

— Тише… — прошептала Шанкьяхти, рисуя очередной узор рун. — Пойдем в твою комнату. У Густафа наверняка сейчас много дел. А мне нужно закончить свою работу. Ты не помогаешь.

Укоризненный взгляд, спокойный тон синекожей почему-то подействовали.

Мила поддалась, и вот они уже шли с ней наверх.

Она больше не хотела ни о чем расспрашивать Густафа. И так поняла — она заложница, и он ничего ей не ответит. Она — безвольное бессильно создание, мучимое кошмарами и видениями.

Но это было еще не все. Было еще кое-что, что она отчетливо ощутила, ловя на себе испуганные взгляды горничной, прибиравшейся в холле.

Ее боялись.

Все в этом доме. Возможно, даже Густаф. Возможно, даже Мигель… И может быть, Шана.

— Расскажи мне о богине Воды, — холодно и властно произнесла Мила. — Я должна знать все.

Шана посмотрела на нее пристально, но без страха, на который в глубине души Мила рассчитывала.

— Ладно, — так же холодно отозвалась синекожая. — Я расскажу, а ты не перебивай.

Брама и Сарасвати

Давным-давно, когда мир был един, а зеленая время-река текла, не зная преград, принесло в ее воды семя. Проросло оно цветком дивным, что лотосом звался, а на ложе его младенец обнаружился с глазами золотыми да кожей красноватой. Подивилась река чуду такому, заволновалась. Укачанный ее волнами уснул младенец, и из сновидений его народился народ с рогами да клыками, кожей синей, но нравом добрым. Пели они чудесному дитя песни, и псы их мурлыкали им вторя.

Приняв новых жильцов, побежала дальше время-река. Народ, прозванный векшами, расселился по ее руслу да жил себе мирно, не забывая славить прародителя своего. Младенец, укачиваемый волнами, спал в цветке лотоса и во сне рос. Вдыхал воздух он и выдыхал золотой пар, и где тот пар оседал росой, творились чудеса да волшебство. Надышавшись паром тем больные выздоравливали, глупцы прозревали, несчастные находили себе утешение.

Хорошо жилось векшам под опекой времени-реки, много их народилось. Стало тесно им подле младенца чудесного, начались меж них дрязги да споры шумные, сон младенца тревожащий. Снова заволновалась река, дитя успокоить пытаясь, и волны ее поднимались высоко-высоко, народ векшский пугая. Поняли они, что принесет им вражда меж собой лишь горе, призадумались. Так долго думали, что звезды и солнце местами много раз смениться успели, пока не вышла к ним под луной дева Саранью, рекою благословленная.

«Чтобы ссор да вражды нам избежать, надобно правило придумать. Определит оно чей черед пар золотой вдыхать да блага от него получать. По правилу тому жить станем, и воцарится спокойствие в реке. А чтобы правило то нарушить никто не смел, выберем вождя над нами, и будет он за порядком следить да ссоры разрешать».

Понравились слова Саранью векшам, прислушались они к ним. Порешили тогда выбрать в вожди себе Вивасвату, справедливостью да добротой славящегося. И взял Вивасвата в жены деву Саранью, за мудрость ее полюбивши. Великое празднество устроили в их честь векши, много гимнов в честь молодых сложили, много песен исполнили.

В срок родился у Вивасваты и Сараньи сын Яма, Дхармараджой нареченный. Рос Яма умным да сильным, смелым да смекалистым, мудрым не по годам да с сердцем доброты полным. Взрослые к нему за судом и советом обращались, младшие почитали, но побаивались. Женщины да девы привечали и лакомствами угощали. Только не было среди векш никого равного Дхармарадже.

Затосковал Яма. Ежели ребенком себе друга отыскать не может, взрослым и подавно не найдет. Стал он все чаще к лотосу с младенцем чудесным уходить и, думая, что не слышит его никто, на судьбу свою жаловаться. А младенец и сам давно подрос и хоть спал, внимал речам Ямы да сочувствовал. И вот однажды решил он, что пора пришла открыть глаза свои и посмотреть на приласкавшую его реку да векшей, из снов его сотворенных.

Так в один из дней как обычно пришел Яма к цветку лотоса и увидел, что дитя чудесное не спит, да и не дитя это вовсе, а такой же мальчик, как и сам Дхармараджа. Нарек он себя Брама, что значило «священная сила», и вместе с Ямой вернулся в селение.

Хоть и хорошо жилось векшам в то время, да многого они не разумели. Стал учить их Брама всему, что знал сам: как раны врачевать, как стихии заговаривать, как руны плести. Лучше всех Яма науку Брамы перенимал, да не просто перенимал — свое додумывал, когда хуже, а когда и лучше изначального. Много споров да бесед ученых из-за того у Ямы с Брамой случилось, но стали они с тех пор друзьями-побратимами и несли в мир радость и процветание.

Так за делами их светлыми пролетели весны, возмужали побратимы. И выбрал Яма себе подругу среди дев прекрасных, благословила их союз река. А в срок народилась у них малышка Мьялиг, радость для глаз родительских. Уж такая смышленая она была, а статью мать превзойти обещала, что все в селение любили ее и привечали.

Да только все равно сглазил кто-то малышку. Плакала она дни и ночи напролет, и никто ее успокоить не мог: ни мать, ни отец, ни добрые нянюшки. Сотворил тогда Яма руну, сглаз отводящую — не помогла руна. Начертал Брама на лбу, ладонях и животе малышки знаки благословения своего — не сработало благословение. Отнесли тогда родители Мьялиг к лотосу священному, на ложе его уложили, а Брама взмолился реке, чтобы помогла им с бедой совладать.

Вняла просьбе его река, сотворила из вод своих тело векшское, вдохнула в него часть себя да вышла к цветку с хнычущей Мьялиг. Три дня и три ночи пела она малышке колыбельные да лотос качала. И вот стих плач, отвел недоброжелатель глаз недобрый, уснула Мьялиг сном золотым. Встревожились родители, но обещала дева-река что в срок окрепнут благословения, богами да родителями данные, пробудится девочка и дело родителей родных да названных продолжит. Поклонились тогда деве-реке Яма с супрогою, Брама и весь народ векшский. И нарекли они ее Сарасвати, что означало «богатая водами».