Александр Розов - Дао Кенгуру

– Алан, о каком конфликте с законом вы сейчас говорите?

– Я думал, вы знаете, профессор. Они вывезли детей против воли отцов и без суда. По законам матриархата это, видимо, допускается, но по нашим законам это криминал.

– Алан, я уже уловил вашу логику, и помогу вам, чтобы не заставлять ждать зрителей, которые хотят послушать про Барьер Хопкинса и ядерный апокалипсис. Допустим, что милые женщины из клуба «Карибский кризис» интерпретировали эту мою книгу, как призыв вернуться к идеалу кроманьонского матриархата. И, как свойственно ученым-прикладникам, они стали искать практический метод: как вернуться? И нашли статью, авторство которой приписывается Сэму Хопкинсу, инженеру из Невады.

– Профессор, вы поразительно четко объяснили суть дела! Сэм Хопкинс, которого уже называют Демоном войны, опубликовал в сети чудовищную доктрину, по сравнению с которой даже самые человеконенавистнические идеи прошлого, это детский лепет! Я попрошу профессора Эйка объяснить нам, в чем суть заявлений Хопкинса.

Найджел Эйк медленно встал с кресла и подошел к экрану, на котором так и осталась заставка от видеоклипа о советской 50-мегатонной бомбе.

– Суть в том, Алан, что в заявлениях Сэма Хопкинса нет почти ничего нового. Барьер Хопкинса, это Барьер Мальтуса, описанный в конце XVIII века. Мальтус показал, что население растет экспоненциально, а материальное производство – линейно. Людям в результате становится нечего кушать, проблему решает массовое уничтожение людей. Например, массовый голод, или эпидемия, или, чаще всего – война.

– Но ведь Мальтус ошибался, это доказано! – пылко возразил телеведущий.

– Не торопитесь, – ответил Эйк, – действительно полвека назад, когда я был студентом, казалось, что Мальтус ошибался. Шла Первая Холодная война, и острая политическая конкуренция стимулировала прогресс. Наука вытесняла религиозную ортодоксию, что снижало темп рождаемости до линейного. НТР создавала новые технологии, поэтому материальное производство росло экспоненциально. Картинка Мальтуса в некотором смысле переворачивалась, и человечество шло к изобилию на фоне умеренного роста населения. Именно этот путь предлагал Мальтус, как решение проблемы, которую он выявил. И он предупреждал о барьере на этом пути. Технический прогресс не только оптимизирует рождаемость и повышает скорость материального производства. Он еще размывает устои ортодоксального общества, а значит, и устои политической власти. И наступает момент, когда политическая власть нажимает на тормоза, чтобы прогресс не сбросил ее на обочину истории. И война вновь становится неизбежным регулятором.

Телеведущий удивленно взмахнул руками.

– Но, профессор, это же фантастическая антиутопия. Никто не тормозит прогресс.

– Прогресс, – скаал Эйк, – остановился в 1991 году, когда закончилась Первая Холодная война. То, что называют прогрессом сейчас, это просто размножение маленьких радио-телефонов, карманных компьютеров и интернет-сервисов, которые в 1991 году не были широко распространены, и играли в основном деловую, а не развлекательную роль. В остальной технике – стагнация и регресс. Такие же автомобили и самолеты, и нефтяное топливо. Те же аграрные технологии получения пищи. И 40-часовая рабочая неделя в промышленности. Зато запрещено критиковать религиозную ортодоксию, делающую женщину машиной для производства многочисленного и невежественного потомства.

– Простите, профессор, – вмешался телеведущий, – но давайте не будем это трогать.

– Алан, я и не собирался ЭТО трогать. Я даже не назвал ЭТО по имени. Всем и так все понятно. Так вот: слухи о том, что Мальтус ошибался, сильно преувеличены. Теперь я отвечу на вопрос о том, что же нового внес Сэм Хопкинс в теорию Томаса Мальтуса.

Профессор Найджел Эйк сделал артистическую паузу и продолжил.

– Автор, подписывающийся именем «Сэм Хопкинс», обратил внимание на две важные особенности нашей эпохи. Во-первых, наука в развитых странах продолжает работать. Просто, все идет в стол. Ее достижения в этих странах не внедряются. Во-вторых, мир слишком велик, чтобы торможение прогресса было глобальным. Где-то на периферии остаются оазисы, свободные от консервативного прессинга, и там некоторые научные достижения – подчеркиваю: лишь некоторые, не очень дорогостоящие – внедряются, и вызывают локальный прогресс. И, как сказано у Хопкинса, математически неизбежен конфликт между этими оазисами и консервативно-регулируемым остальным миром. У оазисов альтернатива: погибнуть или защищаться средствами, полученными благодаря прогрессу. Согласно Хопкинсу, это, прежде всего тератонное ядерное оружие.

– Простите, профессор, я поясню для зрителей. Тератонна, это миллион мегатонн.

– Да, Алан, верно. И это не одна бомба с энергией до тератонны, а ядерный потенциал, который может складываться, как вы сказали, из миллиона зарядов по мегатонне.

– Но, профессор, вы согласны, что война с применением такого потенциала – безумие?

– Знаете, Алан, война – вообще безумие, однако слово «герой» ассоциируется именно с войной. Автор первых атомных бомб, и пилоты самолетов, сбросивших эти бомбы на Хиросиму и Нагасаки, удостоились высших знаков национального почета в США.

Телеведущий снова замялся в поисках направления, куда теперь «повернуть руль».

– Возможно, – предположил Эйк, – вам пора сказать что-то о наших миротворцах.

– Да! Вы очень вовремя это отметили профессор. Ведь сейчас наши канадские парни в составе UN OCEFOR работают в Меганезии, и от них многое зависит, не так ли?

– Все относительно, Алан. Давайте разберемся: что от них зависит? Меганезия, это не какая-то изолированная страна в джунглях Амазонки, а перекресток океанских дорог, соединяющих Америку, Азию, и Австралию через великий океан, к тому же сказочно богатый природными ресурсами. Кроме того, это достаточно высокоразвитый регион, полностью свободный от консервативного регулирования, захлестнувшего «Золотой миллиард». Когда в конце января было достигнуто Сайпанское мирное соглашение, в Меганезию ринулось множество крупных и средних коммерческих компаний, включая канадские. В начале разговора упоминалось о тяжелой воде, которая производится на Табуаэране для канадских АЭС. Это лишь пример. Речь идет, насколько я понимаю, о десятках миллиардов долларов, вложенных в предприятия на территории Меганезии. Непонятно, кто контролирует эти территории, но там созданы достаточные гарантии безопасности для желательного бизнеса. Помощь миротворцев там не нужна.

– Вы сказали «для желательного бизнеса», профессор, значит, есть и нежелательный?

– Да, Алан, он есть, и это очевидно. Бизнес с политической направленностью, который ввозится в Меганезию за счет игрищ ООН, явно нежелателен для местной публики, и я уверен: судьба этого бизнеса будет незавидной, и миротворцы не смогут его защитить.