Андрей Егоров - Путешествие Черного Жака

Наконец я решился и направился к ним, широко улыбаясь. Улыбка, впрочем, блуждала на моем лице довольно короткое время. Внезапно светлое чувство оставило меня, мне показалось, что за мной кто-то пристально наблюдает. А потому я стремительно обернулся. Вдоль улицы, расталкивая прохожих, бежали четыре стражника, вооруженные длинными алебардами, и еще один с двуручным мечом, который он уже вытаскивал из заплечных ножен.

«Ну, дела», — успел подумать я, рассматривая их немного мутным взором, потому что количество выпитых мной не так давно кружек эля составляло чертову дюжину.

Я обернулся на красоток, но они с ужасом взирали на вооруженных людей, которые явно направлялись ко мне.

— Это он! — закричал один из стражников, показывая на меня пальцем. — Он нас приложил и не заплатил подорожную… — Увидев, что его товарищи уже готовы кинуться на меня и разрубить на куски, он проорал: — Только будьте с ним поосторожнее, он вот так вот шевелит руками и полыхает огнем…

— Чем он там полыхает — разберется в распределителе инквизиция, — проворчал стражник с двуручным мечом, должно быть главный.

Прохожие поспешили скрыться, сообразив, что королевская стража собирается производить захват опасного преступника. Все они хорошо знали, что захват — дело непростое, так что в боевой сутолоке кого-нибудь могут серьезно покалечить. За считанные секунды улица опустела. Исчезли и темноволосые красотки. На том самом месте, где еще недавно они активно старались привлечь мое внимание, всем видом демонстрируя, что и они сами, и их прелести легко доступны, теперь стоял я, плотно прижавшись к стене — говоря откровенно, я за нее держался! — и нетрезво наблюдал за перемещением стражей.

Приглядевшись, я без труда узнал в орущем стражника Арена, того самого негодяя, что не хотел пускать меня в город без подорожной подати, — это надо же такое придумать, в то время как каждый должен свободно идти, куда ему заблагорассудится. Кажется, я его немного поджарил и оставил прикованным к его помощнику и оконным рамам в выжженной будке. Арен на поверку оказался очень расторопным малым и, пока я пребывал в адских пределах, сумел организовать целую кампанию по моей поимке. Надо же было королевской страже появиться именно тогда, когда я набрался светлым элем под завязку, не слишком хорошо соображал и двигался.

Стражники рассыпались полукругом и стали обходить меня с флангов. Я опирался на каменную стену и старался соображать как можно яснее. Вот черт! Оссиан был прав. Я действительно притягивал неприятности, как магнит.

— Медлить нельзя, а то он начнет насылать на нас огонь, — возопил Арен и ринулся вперед, нанося удар алебардой.

— Живым брать! — рявкнул обладатель двуручного меча и постарался дотянуться им до меня.

От алебарды я ушел, но движения мои были сейчас плохо скоординированы, поэтому от меча мне увернуться не удалось. Лезвие плашмя опустилось мне на бедро. Охнув, я неловко отпрыгнул в сторону, в это мгновение ноги мне подсекли древком алебарды, и я рухнул, приложившись щекой о булыжную мостовую. Стражники стремительно подлетели и принялись скручивать мне руки за спиной пеньковой веревкой. «Чувствуют, мерзавцы, что моя сила в пальцах!» Таких коротких поединков, да еще сразу же складывающихся не в мою пользу, я припомнить не мог.

— Ага! — радостно закричал Арен. — Вот и все, ну покидайся теперь огнем…

Он сильно пнул меня в ребра, но боли я почти не почувствовал, потому что, как уже неоднократно упоминал, сильно накачался элем, и теперь, после того как я оказался в горизонтальном положении, меня стало неудержимо клонить в сон, мне было совершенно не до поединков и колдовства. Сейчас бы поспать!!!

Стражники подняли меня на ноги и поволокли куда-то. Я сплюнул сочившуюся из разбитого рта кровь в лицо одному из них и попробовал что-то запеть. После сильного удара под дых я оставил эту затею…

В конце концов мы оказались возле высокого каменного здания, меня проволокли по низкой лестнице и бросили в коридоре, избитого и все еще сильно нетрезвого. Кровь и побои немного привели меня в чувство, но, как только я пытался пошевелить головой или какой-нибудь другой частью тела, к горлу немедленно начинала подкатывать дурнота: голова кружилась, все кругом плыло.

Через какое-то время приоткрылась дубовая дверь напротив, и в коридор вышел суровый человек с орлиным профилем, его лицо я, приподняв голову, разглядывал снизу вверх.

Он сердито сплюнул на пол, причем едва не попал в меня, потом ушел. А когда вернулся через некоторое время, ворчливым голосом отдал команду нескольким местным стражам, и меня подняли, втащили в комнату и усадили на стоявший точно посередине высокий стул.

— Вот так вот хорошо, — заметил я после того, как ощутил, что мое тело наконец приняло вертикальное положение, — куда лучше, чем раньше… а то, когда я лежал, это мне не очень нравилось.

Суровый человек уселся в дальнем углу. Некоторое время он рассматривал меня, пожевывал тонкими губами и хмурился одному ему ведомым мыслям. Наконец он заговорил.

— Риан де Руаси — мое имя, колдун, — сказал он, — я называю тебе свое имя, чтобы ты понял, что мои намерения самые светлые — избавление мира от темного колдовства.

— Мои тоже самые светлые… — громко пробормотал я, стараясь говорить связно, — избавление мира от темной религии.

Моя реплика вызвала краткую паузу в нашей только начавшей зарождаться дискуссии… Он вскочил на ноги и приблизился.

— Какой ты, однако, интересный юноша. — Инквизитор обходил меня кругом, с подлинным интересом всматриваясь в мое лицо.

— Мне многие женщины это говорили…

Я в свою очередь решил тщательно рассмотреть его.

Похоже, он принципиально не носил мантию, и бородку аккуратно подстригал: насколько я знал, от местных служителей церкви требовалось ортодоксальное следование обряду отращивания бороды — бриться им было категорически запрещено. Этого служителя подобные правила, видимо, мало волновали. Его величайшей целью была борьба с черным колдовством, а все остальное он почитал условностями и незначительным грузом веры, обременявшим церковников и делавшим их служение господу намного тяжелее. На груди у инквизитора висел массивный золотой крест на толстой цепи. И крест, и цепь сверкали так, что глазам становилось больно. Складывалось впечатление, что инквизитор носил этот священный символ как украшение.

— Ничего интересного во мне нет, — заверил я его, немного поразмыслив, — я самый обычный юноша… Таких сотни бродят по улицам Катара. К тому же я немного пьян…

— А ничего, что ручки у нас связаны, — поинтересовался инквизитор, — ничего страшного?