Роберт Холдсток - Железный Грааль

– На кораблях, под скамьями, – возразил Урта.

– Прямо в песке, – догадался Гилас. – Выкопать ямы недолго.

– Они уже в городе, – проворчал Ясон. – Скрываются в тени, готовятся нанести удар.

– Или в трофейном корабле, – внес свой вклад в перечень догадок Тисамин. – Вспомните осаду Трои. Одиссей с товарищами пробрался в город, спрятавшись в трофейном корабле, повиснув на ремнях между двойными бортами.

– Это был конь! – вмешался Илькавар. – Огромный деревянный конь. Мне ли не знать! Сколько раз я пел об этом.

Дружный хохот рассердил певца.

– Эту сказочку рассказывали детям, – шепнул я ему. – Корабль был посвящен Посейдону, колебателю моря, морскому коню, богу белогривых волн. Но это был корабль, хитро построенный и перевернутый кверху килем.

Он презрительно рассмеялся:

– Правда? Конь мне больше нравится. К тому же для «коня» легче подобрать рифму, чем для «трофейного корабля».

– Возвращаясь к делу, – напомнила Аталанта, – такое множество кораблей означает большое войско. В этой местности им просто негде скрыться. Но где-то они должны быть? Скорее всего все же прячутся в кораблях.

Но корабли оказались пусты: скрипучие остовы, многие полузатопленные, пропахшие солью и смолой, весла и мачты залиты белым пометом чаек.

Пока Ясон сбрасывал морской якорь, Рубобост привязал Арго к берегу, проплыв между двумя галерами, раздвигая плечом сдвинутые борта и кулаком загнав в песок колышек. Потом мы все вышли на берег, при оружии, готовые встретить врага. Те, у кого не было своих щитов, позаимствовали лежавшие на берегу. Я взял копьецо меньше моего роста. Выбранное Ниив было вдвое длиннее. Она покачивалась под его тяжестью, но не выпускала из рук.

– Мне хочется держаться подальше, – объяснила она, когда я посоветовал ей выбрать что-нибудь полегче. Думаю, она подразумевала: подальше от острого конца. – А если понадобится, чтоб оно полетело, научу его летать.

Мы двинулись к холму с дворцом из зеленого мрамора. Я застыл на минуту, благоговейно разглядывая могучие стены, и тут со мной поравнялся Ясон. Я заметил, что он встал рядом, но не обернулся, бормоча про себя слова старого сказителя, так чудесно описавшего осаду и падение Трои – событие старины даже для Ясона. Город был известен под разными именами, но «Троя» употреблялось чаще.

– «Кто из коварных богов помогает тебе, хитроумный?»

У меня на уме были Кинос и Медея. Но Ясон услышал мой шепот.

Рука старого воина стиснула мое плечо, нестареющие глаза сверкнули сквозь прорези присвоенного шлема.

– Точь-в-точь моя мысль, только я думал о тебе. Да только, сдается, хитроумие тебя покинуло.

Он догадывался, что меня покинули чары.

– Верно. Вернется. Пока важнее – что мы найдем за этими стенами?

– Моего сына, – произнес он, не отрывая взгляда от склона холма. – Он должен быть там.

«Медею», – подумал я, хотя, лишенный своего «хитроумия», уже ни в чем не мог быть уверен. Но порадовался, уловив в прикосновении его рук предложение мира.

Все аргонавты, кроме Тисамина, сошли с корабля. Тисамин сам предложил остаться. Он угадывал, как не терпится Арго вернуться домой, и надеялся, что, пока хоть один из нас остается на борту, корабль не отойдет от причала.

Мне же думалось, что, пока Ниив на берегу, Хозяйка Севера нас не оставит. Не могла они покинуть свою маленькую колдунью так далеко от дома. Остальные уже подходили к первым воротам и готовились подняться по отлогому склону к тому, что ожидало нас. И тут послышался собачий лай. Мы отступили, высматривая безопасное место, а стая бронзовых псов вылетела за ворота и растянулась перед нами рычащей и лающей цепью. Я насчитал двадцать псов, каждый высотой по пояс мужчине. Сталкиваясь телами, они громко звенели, а при каждом движении скрипели и визжали, как несмазанные петли. Вслед за ними галопом вылетел бронзовый жеребец с пустым седлом и болтающимися поводьями.

Он взглянул на меня, ударил копытом и повернулся ко мне боком.

Я подошел к лошади. Ясон пытался последовать за мной, но четверка псов тут же сорвалась с места, угрожая растерзать его в клочья. Он торопливо попятился. Но меня собаки пропустили, и я вскочил на холодную спину странного коня.

Обхватив его холодную твердую шею, я вскачь миновал все ворота внешних стен и оказался перед дворцом. Мелькнули спиральные башни, высокие колоннады храмов, и вот уже бронзовый скакун остановился так внезапно, что выбросил меня из седла. Я растянулся на земле перед его пышущими паром ноздрями, а оно склонил голову, поглядывая на меня немигающим, но дружелюбным взглядом.

У меня болели бедра и ныли пятки, натруженные усилием замедлить его бег.

– Добро пожаловать, Антиох, – мягко и неторопливо сказал знакомый голос.

На меня упала тень человека, и твердая рука подняла меня на ноги. Вооружен, темные глаза скрыты тем же самым греческим шлемом, легкая улыбка просвечивает сквозь густую поросль бороды и усов. Пальцы, обхватившие мое запястье, вполне годились дробить кости. Я видел следы ран на лице, седину в бороде, глубокий рубец на носу. Шлем помят. Рука, протянутая мне и отчасти скрытая кожей доспеха, была в нескольких местах разрублена до кости, и раны плохо срослись, оставив уродливые шрамы.

– Почему убежала девушка? Тогда, много лет назад?

Спрашивая, он снял шлем и прибавил:

– Я рад тебя видеть. Ты был добрым другом отца.

Со временем здесь творилось неладное. За три дня я повидал Киноса ребенком, юношей, а теперь вот – воином. Но каждое воплощение, по-видимому, прожило все причитающиеся ему годы. Глядя на Маленького Сновидца, обветренного, покрытого шрамами, но все такого же беззащитного, я раздумывал, считать ли его настоящим или еще одной тенью. Не ждал ли где-нибудь еще и Кинос-старец? Или другая рука действовала на этих потусторонних островах, сея семена смятения, как сказал поэт?

– Почему она убежала? – снова спросил он. – Такая была красивая. Должно быть, я слишком осмелел. Когда она фыркнула, услышав, как ты назвал ее подружкой, мне подумалось – ей нужен кто-нибудь другой. Подумал, ты за ней гоняешься, а она старается держаться подальше. Может быть, я ошибся…

О да. Еще как ошибся.

Что я мог сказать? В этом странном мире, окруженный всеми ловушками безумия, лишенный былой проницательности, гадая, где прячется Медея, тревожась за оставшихся за стеной друзьях, – что я мог сказать? Припомнилась поговорка: «Если сомневаешься, держись простого». Я проплыл слишком много морей, чтобы пугаться старых истин.

– Ты был слишком смел, – попытался я убедить его, – а она – слишком молода.