Дмитрий Щербинин - Спящие боги
Приговор зачитан, возчик взмахнул кнутом – платформа двинулась в город. Когда они проезжали ворота, палач достал клещи. Стало жарко – как в июньский, переполненный солнцем день.
Творимир смотрел прямо в сосредоточенные глаза палача – они единственные были видны из–под красного капюшона. И Творимир сказал:
– Вот ты и есть последний человек, которого мне доведется видеть.
– Молчи, иначе я вырву тебе язык.
– Ты так или иначе вырвешь мне язык. Ну, что же – начинай делать то, что должно…
И он перевел взгляд на далекие леса. Легкие, златистые кроны подобны были облакам, приютившимся у земли. А листья, мягко шурша, летели и по улицам. Прохладный ветерок заиграл в волосах. И тогда Творимир улыбнулся:
– Еще совсем немного и все станет совсем иным – лучшим. Неужели вы не чувствуете?.. Просто улыбнитесь друг другу.
В это мгновенье клещи сомкнулись на его правой руке – с шипеньем погрузились в плоть. Захрустела кость – оплавленная потекла, смешиваясь с шипящей, спекающейся кровью.
Лицо Творимира стало восково–бледным, рванулись скулы, покатились крупные капли пота. Он зубами вцепился в нижнюю губу – разодрал ее до крови. Палач отступил – окунул шипящие клещи в жаровню.
Творимир прошептал:
– Это ничего… Анна ведь все выдержала… Анна, если ты здесь, пожалуйста, придай мне сил…
И вновь вцепились клещи – в этот раз раздробили кисть левой руки. Творимир, скрежеща зубами, рвал губу.
– Он не кричит! – раздосадовано заявил помощник палача. – Нам же за это жалование уменьшат!..
– Да губы ему надо вырвать… – посоветовал второй.
Спустя несколько минут это предложение было исполнено. Тогда Творимир громко застонал – тело его пробивали судороги – он лишился бы чувств, но его отлили ледяной водой, и продолжили истязание…
* * *
Из страшного, раскаленного, рвущего мира, стали появляться неожиданные образы. И Творимир понял – в эти последние минуты перед ним открывается прошлое.
Вот он оказался в космическом порту, на Земле. Он сидит на подоконнике, а перед ним, в ряду космической экспедиции стоит иной Творимир – молодой, ничего не знающий – Творимир, у которого еще все впереди. И тот иной Творимир заметил его, и вздрогнул – только он один и заметил призрака… Дальше–дальше, сквозь время помчался он. Иные места: сначала на космической станции, затем – на живой планете.
С печалью смотрел он на самого себя: такого неуверенного, терзаемого незнанием того, что для счастья надо совсем немного – надо просто Любить.
* * *
Вся боль, которая только могла быть, уже осталась позади.
Внешне Творимир уже не был похож на человека, но внутри он был Человеком больше, чем когда бы то ни было. И палач, и помощники его утомились, вспотели – они ждали скорого уже, прохладного вечера.
И те, кто наблюдал казнь, тоже устали, да и вид того, что было приковано к столбу, вызывало лишь отвращение. И они расходились.
Небо темнело, и уже разгоралась в нем первая звезда.
Палач заявил:
– Ну, все – кончаем. Сейчас вырву ему сердце.
Один глаз Творимира еще видел, а вот обрывки волос стали совсем седыми. Разодранный рот спекся, но все же он смог его раскрыть…
Палач подошел. И тогда Творимир выдохнул:
– Больше не будет ни боли, ни навести. Я хочу, чтобы была только Любовь. И я не хочу, чтобы в этом мироздании кто–то страдал. Не надо никакого ада, ни для кого. Пусть все злое сгинет без следа, будто, и не было его никогда. Ни одного злого чувства, ни крапинки боли – ни сейчас, не через тысячу веков; ни даже, когда погибнет сама бесконечность. Одно сильное, ясное чувство Любви для всех. И для всех эта простая, великая радость. Для всех прощение. – и он потянулся к палачу. – Я для тебя прощение. И тебя я люблю, как брата. Спасибо, за то, что ты есть. И ты не будешь страдать. Слышишь – возрадуйся: все боли, все войны остались позади, и это навсегда, навсегда. Слышишь?.. Как же хорошо. Как же я люблю тебя, и всех, всех. И, пожалуйста, полюбите все друг друга, также как я люблю вас, и меня полюбите. Как же хорошо сейчас будет. Как же хорошо…
Палач едва ли разобрал половину слов, но и то, что он услышал, заставило его вздрогнуть. А затем он исполнил то последнее, что должен был исполнить – он разодрал раскаленными клещами, почерневшую, изуродованную грудь Творимира и вырвал оттуда сердце.
Из самого сердца заструился, мягко обвился вокруг рук палача серебристый стебель. Такой же стебель поднялся из груды пепла, там, где сожгли Анну и бессчетное множество иных людей.
Два этих стебля устремились навстречу друг другу…
А Творимир тянулся к палачу, к убийце своему, и шептал:
– Любви для всех – и для тебя… Люблю, Люблю…
И тогда палач преобразился. На месте его стояла Анна…
* * *
Ни железной платформы, ни жара, ни холода. Ни города, ни толпы, ни палача. Ни боли… Ничего этого не было, и Творимир знал, что уже никогда не вернется.
Вокруг ласково вздыхало что–то безбрежное, а он стоял на коленях перед Анной. Ее, озаренный тихим лазурным светом лик, воплотил в себе все самое прекрасное, к чему стремился Человек.
И Нежность, и Вечная Материнская Любовь жили в ее лике.
Творимир смотрел на нее, и счастливо улыбался.
А потом он спросил:
– Скажи – это навсегда, или же – это только видение моего затухающего разума? Пройдет ли еще немного времени, и все погрузиться в ничто; или…
Он не договорил, вздохнул.
А она ему ничего не ответила.
Конец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});