Кейт Форсит - Череп мира

Она проснулась много позже с ощущением, как будто голова у нее набита ватой. Во рту заскрипел песок, и она с отвращением выплюнула его, садясь и озираясь по сторонам.

Вот-вот должно было рассвести. Волны в лагуне перекатывались и шептались друг с другом, серебристые на фоне светлеющего неба. Рядом с ней мальчики спали прямо там, где упали, свернувшись клубочками в попытке защититься от ночной прохлады. Бронвин сидела рядом с Изабо, сжимая флейту в руках. Тусклого света хватило Изабо, чтобы заметить, что ее лицо припухло от слез.

— Что случилось? — слабо спросила Изабо. Она села и потерла лицо, пытаясь стряхнуть с себя сонливость. — Где Фэйрги?

Бронвин махнула на лагуну, и Изабо с внезапно забившимся сердцем увидела темные очертания тел, плавающих у берега.

— Что? — спросила она, все еще не понимая.

— Мы усыпили их своей музыкой, — раздался у нее за спиной голос Майи. — Они утонули.

— А разве Фэйрги могут утонуть? — спросила Изабо, все еще ошеломленная и не верящая своим глазам. — Ведь у них же есть жабры?

— Да, у нас есть жабры, — сказала Майя безо всякого выражения. — Но мы не рыбы. Наши жабры обеспечивают нас недостаточным количеством кислорода, чтобы мы могли оставаться под водой дольше, чем пять-десять минут. Фэйрги спят на суше. Неужели ты думаешь, что мы стали бы так яростно сражаться за прибрежные земли, если бы они не были нужны нам для выживания?

Изабо чувствовала все возрастающее отвращение, отзывавшееся тошнотой не только у нее в душе, но и в желудке.

— Значит, ты своим пением убила их, — сказала она резко.

— А что, как ты думаешь, они сделали бы с нами, если бы выбрались на берег и обнаружили нас? — спросила Майя. — Тебя с твоими драгоценными детишками убили бы без промедления, да и нас с Бронвин, скорее всего, тоже, поскольку в нас достаточно человеческого, чтобы вызвать их ненависть. Если бы они поняли, что мы полукровки, то могли бы захватить нас в рабство, а если бы во мне узнали дочь Короля, то меня притащили бы обратно к нему, чтобы я предстала перед его правосудием. — Последнее слово она буквально выплюнула. — Я уже не впервые использую Таланты, которые унаследовала от матери, чтобы остаться в живых. Она была Йеддой, ты не знала об этом? Она не могла сама передать мне свое Умение, поскольку мой отец велел вырвать ей язык, чтобы она не могла петь. Кроме того, она умерла, когда я была немногим старше, чем сейчас Бронни. Нет, я научилась Умениям Йедды от тех немногих сирен, которым жрицы оставили жизнь, тех, что были слишком юны или слабы, чтобы спастись при помощи своих Талантов. А я научила всему этому Бронни.

Изабо перевела взгляд с сурового, замкнутого лица Майи на личико Бронвин, красное и опухшее от слез.

— Ей всего лишь шесть, а ты уже научила ее убивать? — прошептала она с отвращением.

— Я научила ее умениям, которые понадобятся ей, чтобы остаться в живых, — хрипло сказала Майя. — Почему ты смотришь на меня так, как будто я чудовище? Многие столетия Йедды губили Фэйргов своими песнями. За что еще их прославляли и восхваляли по всей стране? Они убивали нас сотнями, и младенцев тоже.

— Но ты же сама Фэйргийка…

Изабо была сбита с толку и ошеломлена, не в силах объяснить то отвращение, которое чувствовала.

— Мой отец был Фэйргом, а мать Йеддой. Я же ни то ни другое, ненавидимая и преследуемая и теми и другими. Если меня поймают люди, я умру, если меня поймают Фэйрги, я тоже умру. Что мне остается, кроме как защищаться и учить мою дочь делать то же самое?

Изабо не нашлась, что сказать. Она смотрела на мертвые тела, плавающие в воде, с длинными черными волосами, струящимися, точно водоросли. Фэйрги были ее врагами, они многие столетия причиняли ее народу огромные страдания. Она должна была радоваться тому, что они мертвы. И все же почему-то она чувствовала ужас и омерзение.

— Нам нужно бежать отсюда, — сказала она резко. — Это ужасное место.

— И как же ты собираешься бежать? — грубо осведомилась Майя. — Улететь? — Она наклонилась и обняла Бронвин, которая стряхнула ее руку.

Майя выпрямилась, сжав губы.

— Ты с такой легкостью судишь меня, ведешь все эти разговоры о выборе своего пути! Думаешь, я выбрала бы себе такую судьбу? Что бы ты сдала делать, окажись ты на моем месте? Ты не понимаешь, что значит быть избранной Жрицами Йора. Ты считаешь меня жестокой и бессердечной. Думаешь, я ничего не чувствую, когда убиваю человека своей песней? И все-таки, если выбор стоит между моей жизнью и смертью, я всегда выберу жизнь. Всегда! И я буду убивать, чтобы спасти жизнь Бронвин, и даже твою, Изабо Рыжая, хотя ты и презираешь меня за это.

Она подняла обе руки и высокомерно потерла глаза, в которых стояли слезы, потом развернулась и пошла по пляжу прочь.

Нила сидел очень неподвижно в своих мехах, надетых так, что черную жемчужину, висевшую на его гладкой груди, ясно видели все. Это было единственным способом выразить свои чувства отцу с братьями, Жрицам Йора и Фанд.

Помазанники Йора стояли вокруг него, тринадцать братьев и отец Нилы, Король. По пещере метался зловещий зеленый свет ночесфер жриц, придавая их глазам и клыкам странную четкость и углубляя темные впадины глазниц.

Страх холодным комом шевелился в животе у Нилы. Он не был так близко от Жриц Йора с тех самых пор, когда они обнаружили его во время попытки пробраться на остров Божественной Угрозы.

Он не понимал, почему жрицы не убили его. Возможно, их испугал гнев его отца. Возможно, они страшились гнева Йора. Одна из жриц подняла его черную жемчужину на ладони, пристально оглядев ее в таинственном зеленом свете. Он сказал жрицам, что сам Йор привел его к ней, дразня их и хвастаясь милостью бога. Он заметил, как они обменялись быстрыми взглядами, уловил, как они неслышно ахнули.

Тогда они бросили его в крошечную темную яму, и хотя Нила провел все нескончаемо долгие ночные часы в ожидании их наказания, оно не пришло. Была лишь темнота, холод и недобрый звук их дыхания, ощущение, что они нависают над ним, слушая, дожидаясь чего-то. Утром его вытащили и бросили в море. Ослабевший от голода и усталости, с затекшими от пребывания в тесной яме руками и ногами, Нила еле мог двигаться. Ему как-то удалось доплыть до Острова Богов и своей пещеры. Прошло еще много дней, прежде чем он перестал вздрагивать от каждой тени, а колеблющегося отблеска света ночесферы было достаточно, чтобы заставить его сердце заколотиться, а горло сжаться. Нила решил, что жрицы попытались сломить его дух, но все, что им удалось, это лишь внушить ему жгучую ненависть к ним и их жестокому богу.

При виде жриц со сферами в руках воспоминания снова окружили его, такие болезненно отчетливые, как будто все случилось только вчера. Вид Фанд, худой, бледной и бесстрастной, вызывал у него невыразимую боль. Он не мог смотреть ни на нее, ни на жриц, стоящих так неподвижно в своих ритуальных кругах, ни на братьев, злорадно глядевших на него. Он устремил взгляд на зловещее красное зарево перед ним и почувствовал, что весь его страх, заставлявший его сжиматься в дрожащий комочек, гораздо более древний и суеверный, чем воспоминание о его утрате или боли.