Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

Наготы мужа дочери и матери твоей не открывай, ибо это твоя нагота. Ибо открывая наготу членов семьи своей обнажаешь плоть свою. Не оскверняйте себя ничем этим, ибо всем этим осквернил себя народ, живший до вас. И осквернилась земля, и воззрела Алла, да простит Она нас и примет, на беззаконие, и был акопалипс. Соблюдайте все уставы и все законы вам данные, исполняйте их — и не свергнет вас с себя земля, которую вам дали жить.

Последние звуки смолкли, сестрисса открыла глаза. Просветлевший взор, словно пообщавшийся с богом, поочередно задержался на каждом. Долго и пронзительно.

— Все уже слышали это установление?

— Не все, — от общего имени объявила Аглая. — Новеньким дома могли не зачитывать. Еще есть два ангела.

Сестрисса медленно кивнула:

— Ангелы. Это хорошо. Помните об акопалипсе. Помните, что бывает, когда равновесие нарушено и мир катится под откос.

Умолкнув, она некоторое время выжидала.

Я хмыкнул: «Акопалипс», как смешно недовыговорила. И никто не поправит: сестрисса все-таки, как-никак.

— Повторяйте установления ежедневно, — вновь понесся над полем проникновенный взрослый голос. — Повторяйте все законы и молитвы. Как заповеди. Как имя свое. Ибо не будет ни вас, ни имени вашего, ни чести семье вашей, если случайно или с умыслом восхотите обойти святые уложения. Вопрошай!

Вскинутая рука указывала на Аглаю. От неожиданности девушка подпрыгнула. Затем, озлившись на себя, опустила голову и почтенно спросила:

— Как быть, если один грех противоположно накладывается на другой и сам себе противоречит?

— Как может быть такое? — нахмурилась сестрисса.

— Не мсти и не имей злобы на ближних своих, — процитировала Аглая не подымая взгляда, — пересекается в сердце с «обличи ближнюю свою». Моя совесть темна.

— Поведай, очисти сердце, — тоже склонила голову сестрисса.

Прилюдная исповедь — что-то новенькое. Привычнее, когда вызывают по одному и пытают, требуя сдать товарищей. Потом предатель втихомолку награждается пряником иили долгое время шантажируется знанием, кто стукач, чтоб стучал дальше. Гаденько, подленько, но работает.

Здесь давят на совесть. Это серьезнее.

Аглая молитвенно сложила руки:

— С Глафирой и Феодорой, оказавшейся Фомой, у меня изначально не сложились отношения. Они пускали слухи обо мне, делали пакости, настраивали против меня подружек. Возникали дурные мысли, но я гнала их. Не желала даже думать о мести. Но получилось, что именно я разоблачила преступников. Теперь мучаюсь: не из чувства ли мести мое законопослушание?

— Дитя мое, — распростерла Аркадия руки в ее сторону, — Алла-всесвидетельница, да простит Она нас и примет, своей милостью вложила в твои уста главное слово. Преступников. В отношении преступников нет обид, нет мести, нет сострадания. Нет ничего личного.

Аглая окинула всех взглядом, полным злорадства. Теперь только посмейте! Только пикните!

Сестрисса еще не закончила:

— Ибо преступивший закон… Клара!

Ее преосвященство смотрело на царевну кацармы и чего-то там еще, требуя продолжения.

— …сознательно поставил себя вне общества — общество обязано ответить тем же, — без запинки отрапортовала та.

— Из какого закона цитата?

— Из молитвы воспитания! — радостно отозвалась Клара.

Взгляд Аркадии одобрительно погладил ее.

— И да не дрогнет моя рука во исполнение закона… — Сестриссин взор перетек на тщательно прятавшую глаза Зарину и требовательно вспыхнул.

— … ведь закон справедлив, когда он выполняется, — незамедлительно отозвалась девушка, словно ее пнули, — всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. И да воздастся справедливым.

— Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! — троекратно завершил общий хор учениц.

Сестрисса не зря занимала свой пост. Она читала по лицам и видела сомнения.

— Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня… Зарина, откуда?

— Молитва возвышения!

— Я слушаю умных… Продолжайте!

— …Но верю только верным. В этом состоит мудрость. Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь. Меня можно убить, но нельзя сломать. Я так живу и примером учу детей. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Сестрисса Аркадия довольно двинула уголками губ.

— У кого еще есть обличить ближнюю свою? — громом в джунглях упало опасное для меня. — Отбросьте сомнения. Скажите открыто. Сейчас. При всех. Очистите совесть.

Девочки молчали. Некоторые внимательно изучали друг дружку, ища того, кто осмелится. Но больше глядели в траву с видом «А чо я? Я ничо». Мелкие грешки, пусть даже мысли, имелись у каждой. Иначе не бывает, если ты не робот. Роботов среди нас не было. Если были, то хорошо скрывались.

Тишина наполнила сестриссу недовольством.

— Сокрытое есть грех, — напомнила она с намеком. — Грех есть осознанное нарушение закона. Нарушение закона есть противопоставление себя обществу, принявшему вас в свои ряды. И вы еще сомневаетесь?

С тревогой я наблюдал, как борется с собой Зарина. Как расправляются и вновь зябко съеживаются нежные плечики. Как радостно взлетают и снова опускаются брови. Краснеет и бледнеет лицо. Морщинки на лбу собираются то в вертикальные, то в горизонтальные недолговечные компании.

К моему ужасу метания девушки заметил не только я. Сестрисса, одновременно следившая за всеми, отметила мою соседку.

Внезапно сомнения покинули девушку. Она вскинула просветленное личико. Еще секунда, откроется милый ротик и…

— Аглая с Варварой по ночам ходят к войникам, — громко сказал я.

Тот самый эффект разорвавшейся бомбы. Там, где никто не ждал. Бомбили пустыню, взорвалось в море. Стреляли вдаль, попали внутрь.

Я смотрел на сестриссу, но чувствовал, как сбоку взгляд ночной королевы испепеляет, поджаривая кусочек за кусочком. Искоса видел обалдевший лик Варвары, не считавшей подчинение грехом и оттого выпавшей за грань разумения. И упавшую челюсть Зарины, мгновенно забывшей о собственных терзаниях. И странное выражение на лице Томы: неодобряющее, неотвергающее, непринимающее, непонимающее…

— Ангел прав? — перенеслось внимание сестриссы на отмеченных девушек.

Собственно, теперь на них смотрели все.

— Как бы да… — замямлила Варвара, собираясь с мыслями, — но это потому, что…

— Ничего особого не было! — перебила ее Аглая.

— Почему не признались сами?

— Ходить в гости — не грех, — агрессивно бросила Аглая. — Закон не запрещает.

Варвара покраснела. Аркадия не приняла: