Максим Далин - Корона, Огонь и Медные Крылья

Я очень старалась, никак не меньше, чем Тхарайя. Я сделала вид, что поверила, и он сделал вид, что поверил.

Раадрашь к нему подошла и обняла — коротко и сильно. Прижалась щекой к щеке — эта их странная любовь, любовь, которую я не вполне понимаю, заставила его сначала притянуть ее к себе, потом — почти оттолкнуть:

— Редкостные нежности, госпожа старшая жена!

— Тхарайя, — сказала Раадрашь, очень игриво и очень неумело прикидываясь веселой, — возьми меня с собой? То есть, может быть, господин окажет честь своей недостойной женщине и возьмет ее в бой?

— Нет, — сказал Тхарайя.

Не зло, не грубо, но — отрезал.

— А я бы стала охранять господина сердца моего, — сказала Раадрашь чуть раздраженно, но все еще пытаясь что-то скрыть. — А то крошка Лиалешь упрекнет меня, что я оставила тебя на тяжелом пути…

Тхарайя поймал ее за косы на затылке, притянул к себе — я не поняла, наказание это было или ласка:

— Если ты хочешь кого-то охранять — охраняй моего сына, Раадрашь, — сказал он тихо. — Если тебе вдруг и вправду не все равно.

Раадрашь высвободила волосы, отошла. Тхарайя нашел взглядом Шуарле:

— К тебе это тоже относится. Ты — мой боец, запомни. Если придется — приказывай теням.

Шуарле "взял прах от ног", а Тхарайя потрепал его по плечу. Сказал напоследок:

— Я не могу больше здесь находиться. Мне пора лететь, Лиалешь. Твое лицо вырезано у меня на душе, Лиалешь.

И мне стоило немыслимого труда не вцепиться в него мертвой хваткой. Это было еще тяжелее, чем там, в тронном зале. Мне хотелось хватать его за руки, виснуть на шее, выть, рыдать — как это делают плебейки, когда их мужей забирают в солдаты.

Он уходил из Зала Посещений на женской половине, в куртке с металлическими плашками, которая должна защитить его от стрел, но не защитит от пистолетных пуль, с саблей на поясе — рубиться с северянами?

Это же не просто армия, это армия Трех Островов. Это пушки. Тхарайя — с саблей, а Антоний — с пушками. И Тхарайя собирается сражаться с Антонием на таких условиях?

Зачем?! Зачем это случилось?! Как вообще могло выйти, что мой жених будет сражаться с моим мужем?! Что Антоний делает на этой земле? Как он сюда попал?

Господи, спрашивала я в душе своей, не позволяя слезам пролиться, ведь это же не кара за то, что я, помолвленная невеста, помазанная невеста, коронованная невеста, забыла честь, стыд, долг — и отдалась другому мужчине?

Другому принцу. Другой веры. Другого народа. Под другой короной.

Раадрашь и Шуарле обняли меня с двух сторон и потянули к выходу. К моим покоям. Я покорилась. Кричать и выть лучше в своей комнате, где, все-таки, меньше посторонних глаз и ушей.

Господи, думала я, сохрани его! Нут, услышь и ты, он любит тебя! Все, все, все в этом дворце надеются, что его убьют. Самое лучшее, что может случиться — если он будет убит, но границы защищены. Умри за Ашури, за землю свою, за Сияющего, за своих братьев — даже за свою жену с ребенком, если хочешь. Только умри.

О тебе потом споют песни. Принц Лаа-Гра первый будет их петь — живым песни о мертвых не помешают.

Эдуард смотрел на меня круглыми веселыми глазами. Я взяла его у Сейад, чтобы поцеловать; Сейад похлопала меня по щеке:

— Ну, не терзай себя, глупая ты! Мужчины всегда воюют, женщины всегда ждут, э-ээ, так уж от веку ведется. А ты о другом мужчине думай, о том, кого кормишь молоком! Разве тебе можно резать себя мыслями, охламонка ты! Хей-я, забудь о тревоге, о молоке думай, о мальчике думай.

Я привалилась к Сейад плечом. Раадрашь и Шуарле сели рядом; Раадрашь гладила мои волосы, Шуарле взял мою руку, целовал, прижимал к лицу…

— Ты должен мне все рассказать, — сказала я Шуарле. Тот отрицательно мотнул головой. — Нет, расскажи, — попросила я, зная, что он не сможет упорствовать долго. — Я не стану плакать, не бойся.

— Ладно, — кивнул Шуарле и тут же получил подзатыльник от Раадрашь. — Ну вот, меня же убьет старшая госпожа! — воскликнул он, как в наших счастливых горах, попытавшись улыбнуться, и я улыбнулась в ответ:

— Раадрашь, не умножай насилия!

— Болтун! — фыркнула Раадрашь, вильнув хвостом. — Ничего интересного не было!

— Ты не видела, — возразила я. Она смирилась.

— Ладно. Пусть болтает. Но ты обещала не плакать.

Шуарле сел, поджав ноги, сгорбившись, как в давние времена, обхватил руками колени и начал с неохотой:

— Он сразу ушел разговаривать с воинами и с Керимом. Как только проснулся. А я путался у него под ногами. Когда он на меня посмотрел, я сразу сел в уголок, чтобы не выгнали, и слушал, как Керим рассказывает про то, что увидел моими глазами.

— Ты вправду видел Антония? — сорвалось у меня с языка. — Ну, в этом… в своем видении?

Шуарле отвернулся.

— Видел, ага, — пробормотал он в сторону. — Красивый. И, по-моему, совершенно бессердечный. Позволь мне про него не рассказывать, Лиалешь?

— Оставь, Бог с ним! — сказала я поспешно. — А дальше?

— Керим вообще сказал, что дело не в этом принце с севера, — продолжал Шуарле. — Дело в чем-то хуже. Только я не понял, что он имел в виду. Птицы закричали, что надо на все поглядеть на месте, и шаман не спорил. Они так и порешили — лететь, смотреть, а посмотрев, что-нибудь придумать. Ну… потом проснулся Фиал Правосудия. Государь стар, плохо спит, встает рано… И его посыльный пришел почти сразу же. За… за… — вздохнул и закончил, — за нашим принцем.

— Ты же не сопровождал его на совет? — спросила я, и Шуарле вымученно улыбнулся.

— Нет. Я подслушивал. Все равно на меня никто не обращал внимания — все толпились в приемной государя и вопили, кто во что горазд. Я спокойно стоял за дверью и слушал.

— Лихо! — сказала Раадрашь и хлопнула Шуарле по спине. — И что? Этого даже я не знаю.

Шуарле снова вздохнул.

— Принц Лаа-Гра сказал речь. Если опустить все оскорбления, то смысл — Лиалешь разгневала богов, особенно Нут. Тхарайя ее к себе приблизил — и тут же свалились тридцать три несчастья. Принцы поддакивали, а Возлюбленный Советник заявил, что ребенок у человека и полукровки — немыслимое дело, в котором без колдовства не обошлось. Они все даже Сияющему не давали вставить слово.

— И государь молчал! — Раадрашь воздела руки. — Здесь всегда так: если говоришь правду, тебя перебьют, если лжешь — дадут долгать до конца!

— Погоди, госпожа, — сказал Шуарле. — В конце концов, Фиал Правосудия прикрикнул на них и спросил Тхарайя, что он может сказать в свое оправдание. А Тхарайя очень просто сказал, что ты, Лиалешь — это не проклятие, а благословение Нут, что теперь у Сияющего появился внук, от которого будут правнуки. Чистая правда, все знают, что в третьем поколении бездетность полукровок сходит на нет, если уж случилось третье поколение — никто не посмел возразить. А там, на побережье — он так сказал: ну — война, вторжение. Это уже бывало много раз и будет до скончания времен. И под конец сказал, что его птицы наведут на побережье порядок за несколько дней. Он говорил очень спокойно. Даже, кажется, с улыбкой…