Вадим Крабов - Заговор богов
— В Сильвалифирию? — нехотя подсказал Адыгей. Назвал ближайшее к Месхитии пятно, ставшее отдельным государством.
— Точно! Так ты знаешь Сергия?! — восторженно воскликнул пастух и вскочил, намереваясь то ли обнять своего охранника — надзирателя, то ли желая просто размяться.
Флавия вдруг выгнуло до невозможности, до хруста в спине, и повалило на ветви ближайшего кустарника. Он повис на них немыслимым мостом, едва ли не касаясь затылком собственных пяток. Тело затрясло, изо рта пошла густая пена, нехотя потекшая к ноздрям. Но когда к припадочному подбежал ошеломленный Адыгей, Флавий уже расслабленно валился на траву. Тиренец подставил руки, чтобы смягчить падение.
Потрогал пульс — сердце билось сильно и ровно, но сознание не возвращалось.
— Флавий, очнись! — Крикнул он и дал больному хлесткую пощечину.
Голова легко мотнулась, будто сидела не на крепкой шее, а на веревке. Адыгей замахнулся другой рукой, чтобы исправить ошибку, но вдруг встретился с Флавием взглядом. Когда только тот успел очнуться?
Мутные темно-карие глаза были безумными. Точнее, без разума, пустыми. Лицо застыло, будто схваченное лаком, густая белая пена расползлась по щекам, скрывая глубокие трещины — морщины, казавшиеся жесткими, прорезанными прямо до кости. Невольно захотелось подсмотреть, как он бреется.
— Грязный варвар! — Прошипел Флавий и ловко схватил тиренца за шею. В правой руке возник поясной нож. Изумленный радикальным изменением своего подопечного, Адыгей продолжал сидеть рядом с лежащим эритрейцем на коленях, запаздывая предпринять хоть что-то.
Лезвие скользнуло по пленке «универсальной защиты» и правая рука пастуха ушла в пустоту. Тогда он легко повалил «ночного волка» на землю, оседлал и принялся душить, не переставая изрыгать ругательства. Горло варвара оказалось неимоверно твердым, пальцы не могли продавить голую загорелую кожу и даже будто не касались её.
Адыгей смотрел в лицо Флавия, вглядывался в каждую черточку, пытаясь найти в них разгадку кардинального изменения, и одновременно решал: зарезать проводника или не стоит. Правая рука давно сжимала рукоять кинжала. Вдруг послышался хрустящий стук и тело душителя мешком свалилось на тиренца. Рядом показались чьи-то ноги, одетые в штаны из каганской ткани защитного цвета. Подняв взор выше, Адыгей наткнулся на ухмыляющееся лицо Максада.
— Что смотришь? — довольно проговорил он, пряча кинжал со следами крови на рукояти в ножны. — Вставай и вяжи одержимого. Живой он. Я знаю куда и как стучать надо.
— Ты когда вернулся? — спросил Адыгей, когда связанное тело Флавия, дополнительно обработанное каганским амулетом «глубинного сна», всегда носимого Максадом, лежало под далеким деревом, в десяти шагах от беседующих. Коронпор и тут подстраховался. И успел посетовать, что забыл о перстне и отключил пастуха по старинке — рукоятью кинжала. Все-таки можно было и насмерть зашибить.
— Когда убедился, что Гелиния в безопасности. Удобная у магов позиция, хорошо скрыта. А того эритрейца я сразу заподозрил. У меня чутье на предательство. — Максад умолчал, что подозревает он всех и всегда.
— Да нет же! Я людей знаю, ты уж мне поверь…
— Наслышан. — Грубо прервал Максад, давая понять, что знает о прошлом «ночного волка» практически все.
— Зачем ты так, коронпор? Я честно «обрубил ночь». — Адыгею, неожиданно для себя, стало обидно.
— И это знаю, — сказал главный безопасник более мягким тоном, но все же счел своим долгом немножко пугнуть. — Иначе по-другому бы с тобой разговаривал. Нет, я не намекаю, а так.
— Э-эх! Не зря вас, Следящих, не любят! — в сердцах воскликнул Адыгей.
— Но если что, кричат «Спасите!», — подхватил коронпор. — Брось, пустой разговор.
Отвернувшись друг от друга, помолчали. А в целом, ждали развязки и возвращения своих. Желательно всех и конечно же с Гнатиком.
Первым не выдержал Адыгей:
— Как думаешь, что с ним. — Спросил, кивая на спящее тело.
— Я не склонный к Силе. — Развел руками Максад. — Но предполагаю, что это влияние лоосок. Он же был почитателем Пресветлой. Интересно, много он успел подслушать?
— Ты думаешь?!
— Почти уверен. Они были мастера в ментальной сфере. Теперь они знают все, о чем он слышал и что видел. Я, конечно, следил за ним. Рус выбрал верное расстояние, когда обсуждали нападение, все говорили тихо, но все же. По крайней мере, количество людей лооски точно узнали.
— Дарки! — Адыгей с досады хлопнул себя по коленям. — Надо Русу сообщить!
— Стой! Он же велел — не «звонить»! Но я рискнул, рассказал. Нарушил приказ. Он уверил, что ничего страшного не случилось. Надеюсь, Предки и Боги на его стороне. — Пожелал Максад, думая, впрочем, больше о Гелинии и наследнике, чем о Пиренгуловском зяте. Гнатик, к которому коронпор успел проникнуться теплотой, расплачивается за грехи отца и больше никого — об этом знало достаточно народа. А еще больше — догадывалось.
— Да пребудут с ним благосклонность Предков и Богиня Удачи! — вторил Адыгей. А вот он искренне желал вернуться живым — здоровым именно Русу.
Глава 18
«Звонок» Максада застал Руса в неподходящий момент. Он, Леон, Андрей, Саргил, Ермил и Архип при помощи «прыжковых поясов» спустились со скалы и очень осторожно, прячась за редкими кустиками, несмотря на то, что были скрыты «браслетами невидимости», пробирались в сторону центрального дома, задумывая обогнуть другие строения по противоположному от моря краю поселка. Шагах в двадцати от места спуска обнаружилась пара дозорных, прячущихся за большими валунами. Они с Леоном шептались, как можно их обойти и тут — «звонок». Максад был человеком разумным, поэтому по пустякам не побеспокоил бы. Тем более он оставался отвечать за безопасность Гелинии, а значит речь могла пойти о ней. Рус предупредил друга и ответил на вызов.
Время во внутренней вселенной останавливалось, поэтому о продолжительном выпадении из внешнего мира говорить не приходилось. Опасность была в другом. В ситуации, требующей немедленной реакции на внезапную непредсказуемую угрозу, лучше было не рисковать и вглубь себя не лазить. Дело в том, что «по возвращении», как бы ты ни старался, как ни настраивался, а все равно происходило раздвоение личности: только что, буквально в этот самый момент ты находился в собственной вселенной, в совершенно иной обстановке; рассуждал, беседовал с кем-то, переживал, либо наоборот, отдыхал — расслаблялся, причем долго; и сразу, без перехода, следовало возвращение в реальный мир, где ты так же, буквально сей момент, занимался совершенно другими делами. Ледяной омут после жаркой парной. Стресс происходил нешуточный, в боевой обстановке недопустимый. Это в более-менее спокойной обстановке кратким раздвоением сознания можно было пренебречь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});