Лев Гроссман - Король волшебников

— А мы так поняли, что говорящие звери будут оскорблены, если мы не возьмем на борт их представителя.

— Мы, в свою очередь, думали, что вы оскорбитесь, если мы никого не пошлем. Мир строится на недопонимании, правда?

Да уж.

Длинные паузы не казались ленивице неловкими — может быть, животным такое чувство вообще не свойственно.

— Когда ленивец умирает, он так и остается висеть на дереве, — сообщила ни с того ни с сего Абигейл. — Пока не сгниет.

— Надо же. Я не знал. — И как прикажете развивать эту тему?

— Это я к тому, что ленивцы живут не так, как люди и большинство животного мира. Наша жизнь проходит между двумя мирами — землей и небом, явью и сном. На грани жизни и смерти, можно сказать.

— Да, люди живут иначе.

— Тебе это покажется странным, но нам так вполне удобно.

Общение с ленивцем вызывало на откровенность.

— Почему ты мне это рассказываешь? Я знаю, какая-то причина у тебя есть, но пока не улавливаю, какая. Это с ключом не связано? Нет, случайно, идеи, где его можно найти?

Если она, конечно, слышала об этих ключах. Если вообще знает, что там наверху происходит.

— Нет, ключ ни при чем, — прожурчала Абигейл. — Это связано с Бенедиктом Фенвиком.

— С Бенедиктом? А что такое?

— Ты не хотел бы поговорить с ним?

— Да, конечно, но ведь он умер. Погиб две недели назад. — Это по-прежнему казалось столь же немыслимым, как в ту первую ночь.

— Пути, закрытые для большинства живых, ленивцам открыты.

А говорить с вами надо, набравшись терпения.

— Не понял. Ты что, спиритический сеанс предлагаешь устроить? Пообщаться с его духом?

— Бенедикт в нижнем мире. Он тень, а не дух.

Абигейл вернула голову в прежнее положение, не спуская глаз с Квентина.

— В нижнем мире. — Он не знал даже, что в Филлори есть такой. — В аду, стало быть?

— В нижний мир уходят души всех мертвых.

— Хорошо ему там? В смысле, упокоился он или как?

— Не могу сказать. Человеческую натуру я понимаю не до конца. Для ленивца покой — нормальное состояние.

Хорошо быть ленивцем, как видно. Квентина беспокоило, что Бенедикт, будучи мертвым, остается… в сознании, что ли? Жутко. Как будто его похоронили живым.

— Но его там не мучают? Такие ребята с рогами и с вилами? — Кто разберет, что возможно в Филлори, а что нет.

— Нет, не мучают.

— Но на небо он все-таки не попал.

— Какое такое небо? Есть только нижний мир.

— Так как мне поговорить с ним? Ты можешь… как бы это сказать… обеспечить нам связь?

— Нет, Квентин. Я не медиум, а проводник, психопомп. С мертвыми не общаюсь, но дорогу в нижний мир могу показать.

Квентин не был уверен, что хочет этого. По перевернутому лицу Абигейл он ничего не мог прочитать.

— Физически то есть? Так прямо возьмем и пойдем?

— Ну да.

Глубокий вдох.

— Я бы очень хотел помочь Бенедикту, но не хочу оставлять мир живых.

— Я тебя не заставляю. При всем желании не смогла бы.

В трюме, освещенном только свечой, было довольно страшно. Свеча горела совершенно ровно вопреки качке, зато Абигейл раскачивалась как маятник. Гнутые бока корабля казались ребрами поглотившего их чудовища. В каком мире они пребывают сейчас — в нижнем, подземном, подводном?

Ленивица начала прихорашиваться со свойственной ей методичностью, действуя сперва языком, потом когтем, который отцепила от балки.

— На свой лад, — говорила она в процессе, — мы, ленивцы… сами как маленькие миры.

Никто не держит паузу так, как ленивцы… и никто меньше их не зависит от реплик, подаваемых собеседником. Люди для них, вероятно, движутся в ускоренном темпе — так же, как Абигейл в замедленном, на взгляд Квентина.

— Есть водоросль, живущая только в нашем меху… это она придает нам уникальный зеленоватый оттенок. Благодаря ей мы можем… сливаться с листвой. Кроме того, она питает… целую экологическую систему. Определенный вид моли обитает… только в густом, насыщенном водорослью… мехе ленивца. Когда моль поселяется на ленивце… — Абигейл помолчала с минуту, расчесывая колтун, — у нее отпадают крылышки. За ненадобностью. Ей больше никуда не надо летать. — Закончив, она вернула коготь на балку. — Она так и называется: ленивая моль.

— Знаешь что, давай внесем ясность. Нет у меня сейчас времени идти в нижний мир. Когда-нибудь я сполна воздам долг памяти Бенедикта, но сейчас во вселенной кризис, и все наши усилия вложены в поиски ключа. Филлори настанет конец, если мы его не найдем. Ждать нельзя.

— Время тебе не потребуется. В мире мертвых времени нет.

— Да хоть бы и не было. — Квентин твердо решил не поддаваться на уговоры. — Какая от этого польза? Назад я его не верну.

— Нет.

— Зачем тогда это надо, извини за прямоту?

— Ты можешь принести Бенедикту утешение. Это единственное, что живой может дать мертвому, а он, возможно, даст тебе что-то взамен. В человеческих эмоциях я разбираюсь… — Ленивица умолкла, подыскивая нужное слово.

— Не совсем хорошо? — подсказал Квентин.

— Не совсем хорошо, да. Но Бенедикт, по-моему, недоволен тем, что он умер.

— Это была ужасная смерть. «Недоволен» еще мягко сказано.

— По-моему, об этом он и хочет тебе сказать.

Это Квентину в голову не приходило.

— И предложить тебе что-то.

Абигейл закрыла свои желатиновые глаза, отражавшие еще какой-то свет помимо свечного.

Корабль покряхтывал под монотонными ударами волн. Квентин знал по опыту, что если его раздражает кто-то другой, то он сам скорее всего в чем-то ошибся или чего-то не сделал. Он представил себе Бенедикта, заточенного в мультяшном подземном царстве: неудивительно, если парень хочет, чтобы его кто-нибудь навестил.

Квентин чувствовал за него ответственность — это входило в круг королевских обязанностей. Бенедикт умер, не успев узнать, для чего им нужны ключи, и думает, что погиб ни за что. Хорошенькое дело, коротать вечность с такими мыслями.

Из историй о короле Артуре Квентину помнилось, что рыцарям, имевшим на совести грех, не везло с поисками Грааля. Исповедайся сначала, а потом уж двигай искать. Не покаешься в своих пакостях — фиг найдешь. Квентин никогда не понимал, почему Гавейн и другие рыцари не сообразили этого вовремя. Лезли в драку, поддавались соблазнам и даже близко к Граалю не подошли.

Наверно, такие вещи понятны только со стороны. Гибель Бенедикта вообще-то не грех, но она отягощает его, Квентина, совесть и, возможно, препятствует их собственным поискам. Быть героем иногда означает не просто проявить смелость, а сделать то, что ты должен. И это как раз тот случай.