Пол Керни - Иное царство

— Ай ньювехт ювеньян, — сказал он, и Майкл понял. До того дня, когда вы снова придете.

И Рингбон растворился в густом сумраке под деревьями, в лесу, который был его миром. Котт не посмотрела ему вслед. Лицо у нее было белым и непроницаемым. Они направились к обнаженным холмам, к заключительной части их пути — туда, где из пещеры вытекала река, открывая Майклу дорогу домой.

Один раз они оглянулись и увидели Всадника: он неподвижно следил за ними из-под тенистой кровли Дикого Леса, а в небе над его головой разгоралась заря.

Ехали они быстро, потому что мул Котт оказался послушным животным. К вечеру они были уже высоко в холмах, и лесной мир, в котором они прожили так долго, казался темным ковром далеко внизу, присыпанным сверху снегом. Было так непривычно и весело озирать просторы со всех сторон, не опасаясь ни темных ложбин, ни низко нависающих ветвей. Если бы волки продолжали гнаться за ними, они заметили бы стаю за мили и мили. И Всадника тоже нигде не было видно.

Пещера и река не изменились. Почему-то Майкл ожидал, что они стали другими. Не потому ли, что мальчика, который выплыл из пещеры в то утро, больше не было. А был грузный седобородый мужчина весь в шрамах и с глазами убийцы.

Они устроились на ночлег возле реки, развели костер и разогрели мясо, пролежавшее в седельной сумке два дня. Потом они выпили ячменного спирта, который Рингбон подарил им при расставании. Выпили за Рингбона и его людей.

Но Котт все еще не сказала ни слова о возвращении Майкла в его мир.

Они сидели с двух сторон костра, облокотившись о свои седла. Мечта и мул мирно паслись рядом, а ночь развертывалась вверху вся в сверкающих блестках звезд. Очень холодная ночь. Здесь, высоко в холмах, с подветренной стороны валунов и во впадинах лежали сугробы, а четкая прозрачность небосвода предсказывала мороз. Если пойдет снег, станет теплее.

Вот что он обрывочно говорил Котт, зная, что, если снег и пойдет, на нем уже не отпечатаются его следы. Его последняя ночь в этом мире. Перед самой зарей он возьмет Мечту и поплывет вверх по течению холодной реки в пещеру и никогда не вернется. Котт не могла не знать этого, но она упорно молчала, а потому горе и чувство вины у него в душе раскалились в гнев против ее упрямства.

— Утром я вернусь домой, Котт, — наконец заявил он.

Она потыкала палкой в костер. Желтый свет заполнил тенями ее впалые щеки, лег на рубец поперек ее шеи там, где древесный волк чуть не оборвал ее жизнь.

— Ты отправишься со мной?

— Нет.

Она подняла на него глаза. Ее бледное лицо закрылось от него. Она была похожа на пожилую, костлявую, угрюмую старую деву.

— Но почему?

— Там не мой мир. Я там чужая. Ты вернешься мальчиком, ребенком, а я останусь такой, как есть. Мое место… мой дом — здесь. Когда-то я думала, что он и твой.

— Я этого никогда не говорил.

Сухая улыбка изогнула ее губы.

Я же говорил тебе, я не представлял, какой он. Что сделает со мной. Черт, Котт. Я же думал, это будет волшебной сказкой с рыцарями и замками.

— Но ведь это так.

— Но они другие, чем мне воображалось. Как я могу остаться тут? Ты же видела Всадника на опушке леса. Он не оставит меня в покое. А возможно, и тебя.

— Ничего, как-нибудь.

— Вирим тебе не помогут, Котт. Меркади и его народ с самого начала были на стороне Всадника. Вот почему они дали нам вирогонь. Чтобы он уподобил нас им — превратил во что-то, чем Всадник мог бы управлять.

— Он спас нам жизнь! — возразила она, и ее лицо оживилось.

— Случайно. Мы обратили силу леса против неге же.

— Майкл, — голос ее был полон презрения, — ты понятия не имеешь о том, о чем говоришь.

— Неужели? У меня было время подумать хорошенько. Ты сама чуть не стала такой, как они. И даже я чувствовал, что могу превратиться… Если бы не брат Неньян…

— Поп, который намеревался схватиться с Всадником в его собственном замке, и бросил бы вызов всему Дикому Лесу, если бы мог, — сказала она пренебрежительно.

— Да. Этого он и хотел, а в нас видел средство для достижения своей цели. Но он помог мне сохранить рассудок, Котт, не то я пил бы черную воду, и глаза мне заполнил бы зеленый огонь — как твои. И я уже чувствовал его!

— Но истина, справедливость и бог, которому ты подчиняешься, победили?

Его ошеломила враждебность в ее голосе, но он продолжал:

— Пусть так. Древесные волки напали на нас, потому что мы уже почти добрались до замка, а я не изменился. Всадник потерпел неудачу и решил уничтожить нас. Он не подумал, что вирогонь — обоюдоострое оружие.

Она промолчала. На ее лице застыла маска бессильного гнева и горя.

— Мы больше не можем оставаться здесь, Котт, — сказал он ласково, посылая слова через костер точно стрелы. — Я люблю тебя, девочка. Прошу, пойдем со мной.

В глазах у нее появился блеск, словно свет костра проник в них и клубился в их глубине.

— Мы проделали вместе долгий путь, ты и я, — сказала она. — Однако мы вернулись туда, откуда начали его. Словно его и не было вовсе. Только сон.

Может, это и был сон, подумал он. Сон о деревьях и темных зверях, и разных других непонятностях. Говорить он не мог. Будто костер был зияющей бездной, а Котт на другой стороне, вовеки недосягаемая.

— Ах, Майкл… — сказала она, и ее голос надломился.

Они вскочили одновременно, шагнули навстречу друг другу и обнялись. Он ощутил под ладонями ее кости, тепло ее тонкого тела, поцеловал атласную кожу под ухом.

— Я не могу, — прошептала она. — Я там чужая. Мои кости должны тлеть здесь.

«Ты принесешь мне смерть», — сказала она когда-то. Он вспомнил эти слова и почувствовал себя беспомощным ребенком, каким был так недавно. Счастливого конца не существует ни для нее, ни для него. Этот мир устроен иначе.

Они в последний раз слились друг с другом у костра, а над ними стонал холодный ветер, проносясь по холмам без единого дерева. Когда они наконец заснули, небо затянули темные тучи, скрыв звезды, и во мраке пошел снег, целуя их лица и одевая саваном твердую землю.

В последние темные минуты перед зарей он вошел в воду, уже затягивавшуюся льдом у берегов. Он вскрикнул, ощутив ее студеную хватку, и уцепился за гриву Мечты, которая плыла против медлительного течения к черной пасти пещеры, к миру, который ждал по ту ее сторону. Он возвращался домой, в детство, в край, где родился, но часть его осталась с темноволосой девушкой, которая смотрела ему вслед с заснеженного берега. Ему казалось, что он избит, истекает кровью, разорван пополам, и, когда над ним сомкнулся темный свод, он плакал, как ребенок, и его слезы смешивались с ледяной водой реки.