Мастер Чэнь - Любимая мартышка дома Тан

Что ж, господин Чжоу, эта последняя в вашей жизни акция была проведена блестяще. Хаос и катастрофа в империи теперь очевидны для всех.

Солдаты Гэшу Ханя хорошо понимали, что их выводят из-под прикрытия склонов ущелья и крепостных стен на верную смерть. Целых четыре дня вытягивались длинные колонны на равнину — старина Гэшу все надеялся выиграть лишний день до подхода новых имперских отрядов или до того, как Го Цзыи и Ли Гуаньби если не ударят, то хоть как-то обозначатся в тылу у мятежного командующего, генерала Цуя.

Черепашьим шагом двигалась вперед имперская армия, даже не очень хорошо видя расположение противника: внизу, у реки, или вверху, у склона гор? Впереди?

И тут пришел пыльный ветер в лицо, и еще длинные ряды кавалерии народа тонгра, ударившие в спину. А после этого оттесненные на поля, в сухие кустарники и травы передовые отряды имперских солдат сначала почувствовали, что ветер начал пахнуть дымом, а потом увидели катящиеся к ним валы огня: Цуй поджег сухую солому. И имперская армия попросту начала гореть; броня накалялась на потных телах, как сковородки в ресторане бедняги Сангака. Солдаты побежали к реке, пытаясь если не спастись, то хоть погрузиться, спасаясь от страшного жара, в воду. Но задние ряды толкали передних, одетых в тяжелую броню, в эту воду все глубже.

Армия растаяла, даже не вступив в настоящий бой. Никто не знал точно, куда девался Гэшу Хань, царственный полководец, гордость империи. Но через какое-то время я уже уверенно сообщал замершим от ужаса чиновникам, что его прямо на носилках утащили в плен, в разграбленный Лоян.

Но обитателям чиновничьих кварталов тоже было что рассказать мне в ответ.

— Да ты, братец, сам-то где был утром, когда тут у нас происходили самые главные события? — поинтересовался у меня какой-то скромный мастер кроличьей кисти.

Так я узнал, что, пока два отряда пограничных ветеранов жгли мой дом и мое торговое подворье, а также ведомство господина Чжоу, третий отряд всадников, не меньше двух дуев, с грохотом и звериным ревом пронесся вдоль внешней стены Гунчэна и через эти стены, навесом, обстрелял внутренние павильоны ведомств и канцелярий зажигательными стрелами. Пожары быстро погасили. Мятежники, без единой царапины, понеслись дальше по прямым, как стрела, столичным проспектам еще до того, как гвардейцы начали размышлять — что вообще происходит, не закрыть ли главные, украшенные рисунком лазоревых цепей, ворота.

— В этих воротах, на уровне повыше человеческого роста, и до сих пор торчат стрелы, эти бездельники все никак их не вытащат, — с осуждением сказал один чиновный обитатель Дамингуна. — Да какое это сейчас имеет значение, пусть торчат — дворец-то уже пуст.

Не помню, сколько времени я убил на новые идиотские разговоры, пока до меня не дошел смысл этих последних слов. Смысл, который до этого момента понимали в притихших чиновничьих толпах все, кроме меня.

Император покинул дворец. Он вообще покинул столицу. Мне некуда было спешить.

Ошарашенный, я начал оглядываться по сторонам, только для того, чтобы убедиться: чиновники уже начали с достоинством маршировать к воротам.

— Кто? Кто с ним уехал? — почти заорал я на жирного столоначальника в цветных шелках и черной шапке с торчащими горизонтально в стороны лакированными, похожими на уши кончиками.

— Немногие, — ответил он, сделав паузу и решив, что запыленный гвардейский офицер из варваров в такой час может позволить себе быть не очень вежливым. — Премьер-министр, я слышал. Женщины. Охрана. Да, и наследник.

Женщины? Какие именно женщины? Кажется, вместо благодарности я толкнул этого доброго человека конем, выносясь из последней аллеи на громадную площадь, разделявшую чиновничий город и Дамингун, обиталище самого императора.

Грандиозная, щедрая пустота: прямоугольник девятьсот на пять тысяч шагов. Вечное спокойствие гигантской империи — вот о чем говорило это невероятное пространство, призванное охладить любой пылкий ум. С одного конца этой площади было не различить лиц людей на другом ее конце — там, где невидимый отсюда канал пересекался тремя широкими горбатыми мостами. А за ними над гребешком стены тонкими полосками алели внутренние дворцы под серыми крышами.

К черному полукруглому рту входа через надвратную башню я несся галопом, прямо к сверкающей парадной броне и серебрящимся металлом остроконечным шлемам императорских гвардейцев, украшенных, как для парада, павлиньими перьями.

— «Малиновый барс» пожаловал, — поприветствовал меня толстопузый гвардеец, прижимаюсь щекой к копью. — Давненько я тут не видел вас, красавцев. Что, даже вам погано? Говорят, вас утром в городе кто-то здорово обидел?

По крайней мере, благодаря моим бесцельным разговорам среди чиновничьих павильонов я уже знал, о чем и о ком спрашивать, чтобы не вызывать лишних подозрений.

— Кто из военных с премьером? — выдохнул я с седла. — А главное, где наследник — точно ли в императорском кортеже?

Люди, охранявшие жилье самого императора, могли быть полными бездарями в бою. Но скрытые смыслы придворных интриг они поглощали, как пиво, — жадно и не переводя дыхания, и сейчас в поблескивающих у моего седла глазах можно было прочитать: охранник Дамингуна знал все и понял по моим словам, что говорит с другим знающим человеком.

— Все, кто должен был уехать, уехали, — хитро ответил мне гвардеец. — Хочешь, поищи там кого тебе надо.

Он кивнул головой в сторону ворот.

С тяжелым вздохом я тронул Мышку шагом к коновязи, сполз с нее, ощущая, что страшно устал. Поискал глазами место потенистее, привязал мою верную спутницу среди гвардейских коняг и, качаясь, вошел в прохладный полукруг дворцовых ворот. Я не притворялся: утренняя прогулка с господином Ду к месту моей будущей казни, дым пожарищ, скачка по городу, словесные игры с чиновниками, сосущий голод, жара и жажда, — я был не единственным из солдат империи, кто в этот июльский день еле стоял на ногах.

Павильоны в громадном цветущем парке, где по вечерам, наверное, горели сотни огоньков, звучала музыка и смех, были почти пусты. И очень нескоро по вялым ответам дворцовых слуг я начал понимать, что случилось здесь этим утром.

Бегство императора поразило всех не само по себе, а своей стремительностью. Слухи о рейде мятежников вдоль внешних дворцовых стен едва успели достичь ушей придворных, евнухов и служанок внутреннего города, как вереница простых, обитых кожей повозок уже вылетела через ворота Дамингуна, а за ней тронулась длинная красная змея гвардейцев, взметая облачка белого песка.

Вопрос был в том, кто держал этот отряд наготове для якобы неожиданного бегства.