Анна Кочубей - Душа архонта

— Мой мальчик, пойди, проверь погоду на улице: правда ли светит солнце, как я заказывал.

Парень что-то невнятно пробурчал в ответ и ретировался за дверь.

— Перебить свою же охрану, Хранитель — это самый извращенный способ самоубийства, какой я встречал на своем веку. У тебя богатое воображение или вожжа под хвост попала? Не смотри на меня глазами разъяренной кошки, я прекрасно знаю, кто ты. Дыши ровно и слушай, — приказал Гервант.

Он говорил долго. Что-то о смысле жизни и ценности живого существа, пока оно живо. О полезности и ненужности отдельных представителей рода эльфийского и человеческого и о благах, которыми Создатель одаряет тех, кто умеет тащить из-под его носа все ценное и криво лежащее. Своеобразный слог рассказчика сначала удивил Ханлейта, но по мере повествования у эльфа начали подрагивать уголки губ, обещая превратиться в улыбку. Герванту это понравилось.

— Я вижу, ты оценил величие моих мыслей. Тогда я буду конкретен. Двое с мозгами и без прошлого — страшная сила, способная, если не перевернуть мир, то хотя бы потрясти яблоню, а яблоки, будь уверен, посыплются. Глядя на твою рожу, догадываюсь, что покаянной исповеди не предвидится, но я и не служитель культа. В двух словах: зачем ты это сделал?

— Мне все надоело, — искренне ответил Хан.

— А мне-то как! Значит, пришла пора менять профессию, веру или пол. Что ты выбираешь?

— Первое, — усмехнулся Ханлейт, рассматривая своего спасителя со все возрастающим любопытством.

— Отрадно слышать, что не последнее! Пожалуй, я тебя освобожу, — решил Гервант.

— Ты, случайно, не нелюдь? Полукровка, я имею в виду, — спросил Ханлейт, уверившись в своих подозрениях.

— Ага. Приверженец чистой крови?

— Нет, мне это не важно.

— Эльф без предрассудков? Какая редкость!

Гервант налил в тяжелую глиняную кружку парного молока и подал Хранителю.

— Извини, что не бражка, но ты и так зеленый, как несвежий покойник. Молоко лечит отравления, позже мы отметим знакомство чем-нибудь покрепче, а пока — пей. Как звать?

— Ханлейт.

— Я сжег твою красивую одежку Хранителя, только нагрудные ремни оставил. Ты не против?

— Нисколько.

— Ты всегда будешь со мной соглашаться, Ханлейт?

— Нет, только когда больной или связанный.

Гервант засмеялся. Так началась настоящая, самая долгая в жизни Хана дружба.

— Облей его из ковша, пусть очухается поскорее!

Ледяная вода ударила снизу в лицо и залила Ханлейту грудь. Он закашлялся и открыл глаза. В камере было двое — одержимая и незнакомый человек в богатой одежде, сидящей неуклюже, будто доставшейся ему с чужого плеча. На полу стояла масляная лампа, отбрасывая ровный круг желтого света.

— Вздумал сдохнуть раньше времени, Хранитель? — спросил человек, по привычке засучивая и так короткие рукава бархатного камзола, — пока орден ковыряет в пупках и придумывает достойную казнь для своего выродка, моя задача следить, чтобы тебе не было скучно. Поддай еще воды, рыжая!

Вторая порция холодного душа привела Ханлейта в себя окончательно. Он задрожал от озноба, осознавая, что болен. Застой крови в руках уже начал сказываться на организме в целом, а присутствие одержимой только усугубляло симптомы. Увидев эмблему карателя на запястье человека, Хан догадался, что перед ним начальник тюрьмы. Наверняка, ставленник из Аверны или из Велеграда — на него приказ об уничтожении людей в Эрендоле не распространяется. Насколько же прогнил орден Хранителей, если должности в Эвенберге занимает пришлый люд, служащий Императору?

— Я давеча поимел серьезный разговор с надменным господином из твоего ордена и ни черта из него не понял, — признался человек, — тебя вроде как надо подготовить к встрече с большой шишкой. И что я должен сделать, а?

В ряды карателей Императора набирались отбросы общества со всей страны. Плебейская речь и грубо выжженный на запястье символ выдавали начальника тюрьмы с головой: его пост в Эвенберге объяснялся исключительно особой беспощадностью к жертвам.

— Вы должны его пытать, господин, — вмешалась одержимая, положив в ведро ковшик и подходя ближе, — эти противные эльфы не умеют говорить прямо. Но я все знаю!

Каратель довольно осклабился.

— Мне нравится твоя идея, тварь! Посмотри на нее, мразь эльфийская: думаешь, кто такая девка? Ее первый хозяин, арий воды, пытался сотворить свое подобие, но облажался и получил мага крови. С тех пор тварюга служит на благо Империи. Сейчас она свое мастерство лицом покажет! Лови, ведьма!

Одержимая ловко поймала стилет. Подойдя к Ханлейту и встав на цыпочки, она не спеша расстегнула на нем рубашку и провела острым лезвием прямую линию по грудине. Маленькая, почти детская ручка не дрогнула, словно резала не живое существо, а мясо. Хан заметил, как кровь, появившись было, тут же пропала, и порез остался чистым, как у трупа. Пытка началась с прикосновения ее пальчиков. Ханлейту почудилось, что вся кровь в его теле одновременно рванулась вверх, к рукам. Он чувствовал, как под курткой вздуваются вены и опухают скованные запястья, а жизнь стучится в каждый сустав, в каждый онемевший палец. Боль пришла внезапно и обрушилась на Ханлейта, как лавина. В попытках отстраниться от одержимой, он беспомощно задергался в цепях. Взбесившаяся кровь Хана несла в себе не только жизнь, но и частицу магии одержимой, и эльфу казалось, что жестокое лечение больше убивает его, чем исцеляет. Ханлейт задыхался от бешеного стука сердца, еще чуть-чуть — и оно разорвется, не выдержав усилий.

— Что-то он совсем больным выглядит! — забеспокоился каратель, — хотя обычно ты измываешься гораздо эффектнее! Слабоват эльф попался. Ему больно?

— Ужасно сильно, хозяин! — подтвердила одержимая.

— Тогда заканчивай.

Она опустила руки, и рана Ханлейта немедленно покраснела. Странная целительница вмешалась как раз вовремя, чтобы остановить процесс отмирания тканей, и позаботилась о том, чтобы застоявшаяся кровь покинула тело. Хан понял, что все случившееся — не пытка. Ему стало легче: сердцебиение приходило в норму, отступала тошнота. Ханлейт внимательно посмотрел на рыжую девушку. Она была миловидна, но застывшее, как маска, выражение лица и расширенные зрачки все портили. «Малый эмоциональный отклик — свойство всех одержимых», — вспомнил Хан определение из одного полузабытого учебника. Да, всех, кроме Лиандры. Ее эмоции могли поспорить силой с его собственными чувствами, а глаза не боялись света…

Совершенно неожиданно, в лице одержимой промелькнуло хитрое, озорное лукавство. Она подмигнула Ханлейту и обратилась к карателю: