Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

Конечно, он обиделся, показательно и пышно, но подобный разговор происходил и на прошлой неделе, и месяц назад, и вообще, уже много-много раз. Собственно, с момента нашего знакомства мы только и занимались тем, что отстаивали право каждого на собственное удобство.

Чем всё обычно заканчивалось? Тем, чем и должно было: Аньяри убирал из своей речи родной колорит, потому что как бы сильна ни была гордость, а удовлетворённая клиентура для предпринимателя всегда важнее. Такая «победа» меня не особенно радовала, но я ничего не мог с собой поделать, ведь каждое итальянское слово напоминало мне о проваленном экзамене, а боль утихала слишком медленно.

— Как пожелаете, — притихший Роберто всегда становился похож на мелкого клерка, и всё же в глубине его похожих на маслины глаз легко можно было прочитать намерение когда-нибудь одержать верх в нашем поединке, а значит, надеяться на долговременное спокойствие не приходилось.

— Итак, что ты хотел показать?

— О, нечто совершенно великолепное! Нечто восхитительное и, как мне кажется, способное заинтересовать вас, а в вашем лице и салон.

Он удалился вглубь комнаты, заставленной предметами мебели, принадлежащих, по меньшей мере, четырём разным эпохам, и заговорщицки поманил меня пальцем из-за шкафа, по всей вероятности принадлежавшего последнему кайзеру.

— Идите сюда!

На откидной доске шикарного секретера живого места тоже, что называется, не было: пепельницы, портсигары, вазочки, мраморные глыбы письменных наборов, шкатулки и прочая дребедень, среди которой отчётливо выделялась картонная коробочка, единственная не покрытая заметным слоем пыли.

— Вот! У меня просто нет слов. Лучше, если вы посмотрите и выскажете свой вердикт.

— По поводу изящества этой бумажной тары?

Голова Роберто закачалась из стороны в сторону, как у китайского болванчика:

— Конечно, нет, синьоре! Откройте её и взгляните сами!

Я взвесил коробочку на ладони. Спешить с открытием почему-то не хотелось. То ли настойчивость Роберто смущала, то ли заставляло нервничать странное ощущение, которое вещица производила на меня лично. Картонные стенки были настолько пропитаны восхищением Аньяри, что мне поневоле становилось стыдно заглядывать внутрь: что, если там и правда, лежит нечто прекрасное, а я не смогу увидеть эту красоту? Но тянуть время бессмысленно. Нужно решиться и убрать крышку, чтобы... Восхититься, как и предсказал хозяин антикварной лавки.

Коробочка оказалась заполнена очень тонкой стружкой, в какой обычно перевозят хрупкие предметы, а из её середины, словно из уютного гнёздышка, на меня смотрела женщина.

Женское лицо в обрамлении коротких локонов и мелких цветов, сплетённых в подобие венка. Само по себе оно не было красивым или хотя бы привлекательным: самые обычные черты, чуть суховатые, немного неправильные, но поражало не это, а умиротворённое спокойствие, буквально наполняющее каждую линию. Мастер, несомненно, создавал своё творение с натуры, потому что женщина казалась близкой и земной, но ему словно удалось скрестить жизнь с вечным покоем, потому что зрачки, едва намеченные в дереве медальона лёгкими прикосновениями резца, видели что-то большее, нежели мир вокруг, а губы были чуть удивлённо и в то же время всепонимающе приоткрыты.

— Разве это не чудо? — выдохнул Роберто, и сам уставившийся из-за моего плеча на содержимое коробочки.

— Чудо. Ты был совершенно прав.

— Он сказал, что у него есть ещё четыре таких медальона, а скоро будет готов шестой.

— Кто он?

— Талантливый человек, весьма талантливый! Он совсем недавно связался со мной и предложил посмотреть некоторые работы. Не все из них заслуживали внимания, особенно те, которые он сам называл старыми, но когда я увидел это... Нет, у меня просто нет слов! Вы часто заказываете мне небольших размеров амулеты, ладанки и прочее, а что скажете насчёт такой вещицы?

Заманчиво. Невероятно заманчиво. Медальон и сам по себе, без стараний леди Оливии, наверняка, сможет осчастливить человека одним только созерцанием. А если его ещё и в руки взять...

— Позволишь?

— Всё, что угодно, синьоре!

Я достал деревянное личико из гнёздышка стружки и положил на ладонь. Интересно, кем была эта женщина для скульптора? Возлюбленной? Родственницей? Безымянной натурщицей? Или...

«Как спокойно ты спишь... Спи, спи вечно... Как бы я хотел сделать твои глаза закрытыми, но ты и тогда никак не хотела опускать веки! Так и не закрыла, дрянь, всё смотрела и смотрела... Но теперь ты оставишь меня в покое, сама уйдя в вечность. Всё, чем ты причиняешь мне боль, я запру в этой деревяшке!..»

Или жертвой.

Я едва подавил желание отшвырнуть медальон в сторону. Под прекрасным ликом пряталось что-то мерзкое, гадливое и грязное.

По первому впечатлению можно утверждать, что неизвестный мне мастер убил свою натурщицу. И возможно, до того, как приступил к резке по дереву. Но точно так же можно констатировать элементарную экзальтированность, свойственную многим людям искусства или с рождения обладающим особым складом психики, или успешно воспитавшим в себе чрезмерную эмоциональность и склонность к преувеличению.

Чётко можно сказать только одно: женщину, изображённую на медальоне, мастер ненавидел.

— Беллиссима! — Новый виток восторга Роберто вызвал во мне невольное отвращение, но было бы невежливо давать волю чувствам.

В конце концов, хозяин магазина ни в чём не виноват, а работа... Работа неоспоримо чудесная и талантливая.

— Я поговорю с леди Оливией и сообщу её решение.

— Только постарайтесь не думать слишком долго, синьоре.

Никогда не любил спешки, и замечание Аньяри вызвало не слишком вежливый вопрос:

— Почему?

— Этот человек сказал, что задержится в городе ещё на два-три дня, а потом уедет.

Не вижу, как отъезд из города способен помешать вести переговоры, в наше-то время, испорченное благами научно-технического прогресса. Впрочем, неизвестный скульптор, как и любой другой человек, может обладать своими странностями и предубеждениями против самых обыденных вещей и ситуаций.

— Хорошо, мы поторопимся.

— Надеюсь, моё особое расположение к вашему салону будет... — Аньяри потёр пальцы друг о друга характерным движением. — Учтено?

— Непременно. Но у меня есть к тебе и личный заказ.

— Всё, что в моих силах, синьоре!

— Ты слышал что-нибудь о Несвященном писании?

Роберто почесал задумчиво выпяченный подбородок.

— Знакомо, очень знакомо... А, вспомнил! Моему отцу, как раз незадолго до того, как он ушёл на покой, заказывали копию этого писания, меня тогда ещё отправляли наводить справки. Вот, кажется, здесь есть кое-что. Как сейчас помню... — Он открыл дверцу книжного шкафа и после недолгих сомнений вытянул за корешок одну из книг. — Это прижизненное издание исследований одного из известнейших историков, занимавшихся историей религиозных течений, синьора Франсуа Дю Латтера. Страница двести двенадцать, кажется... Да, точно! Если желаете, можете ознакомиться, а я пока посмотрю, остались ли записи об исполнении того заказа. Присаживайтесь, не стесняйтесь!