Алексей Пехов - Пересмешник

После этой нелепости в голове царил сущий кавардак, и Стэфан, не удержавшись, сказал, что, вне всякого сомнения, подобные глупости мне снятся только потому, что я связался с лунным порошком. Галлюциноген никого до добра не доводил.

Я пропустил его укол мимо ушей, но настроение оставалось почти таким же хмурым, как и сегодняшний город.

Всю вторую половину ночи лил сильный дождь, к утру, когда он перестал, внезапно потеплело, и над прибрежными районами поднялся такой туман, что оставалось лишь диву даваться. Паровозные и пароходные гудки звучали сегодня особенно жалобно и тоскливо, застревая в белой пелене, словно мухи, попавшие в паучью сеть. Фиоссам пришлось снизиться едва ли не к самой земле, иначе бы они рисковали врезаться в крыши домов, деревья и столбы, на которых натянуты электрические провода пикли.

Фиоссы — упитанные, черно-желтые полосатые создания с достаточно веселым и легким нравом (особенно молодые представители ульев) — сейчас были раздражены тем, что приходится уворачиваться от прохожих, экипажей и трамваев, «лезущих им под крылья». Они проносились мимо, точно снаряды — маленькие, толстенькие, стремительные и вопящие: «Осади назад!», «Срочная депеша!», «С дороги, громила!», а также «Тупой осел!», «Закрой рот, а то залечу!» и вовсе уж неприличные вещи.

Но фиоссы, в отличие от дирижаблей, еще могли худо-бедно исполнять свою работу. Цеппелины не летали до тех пор, пока с моря не подул ветер и хоть как-то не разогнал туман над северным берегом. Над южным же белая хмарь висела почти до обеда и лишь полчаса назад начала постепенно редеть.

Талер шел чуть впереди меня, свернув от берега в большой парк. Старые клены с черными, словно кирусский грифель, стволами и желтыми, совсем недавно начавшими опадать ли-стьями, казалось, попали сюда из какой-то печальной сказки. Их окутывала белая дымка. Кроме нас, здесь не было ни души, и это только усиливало мое впечатление о затерянном и опустевшем городе. Я сошел с тропы, проигнорировав немного удивленный взгляд друга, и пошел по еще влажным после ночного дождя опавшим листьям, тревожа их и не боясь испачкать ботинки.

Талер хранил молчание, решив никак на это не реагировать. Он искренне считал, что после того, как мою жизнь оборвали, я имею право на некоторую долю чудачеств. Это не мои домыслы — мой однокашник именно так и говорил, хотя порой добавлял, что тюрьма достаточно сильно меня изменила.

Все так говорят, поэтому я даже не отнекиваюсь от очевидного.

Кошачий приют, куда мы направлялись, номинально являлся частью района Иных, но давно уже от него обособился и существовал на отдельной строке бюджетного финансирования мэрии. Если равнять по гражданским правам, по льготам мяурры находятся на одном уровне с хаплопелмами и людьми, уступая лишь в жалких мелочах лучэрам да пикли. Так что здесь, в Приюте, все более-менее прилично, хотя и нет электричества. Последнее мяуррам совершенно не нужно, они предпочитают прежние источники света и больше полагаются на ночное зрение, слух и чутье, чем на новомодные штучки.

Мы миновали тихий парк и оказались у Северной развилки, как называлось это место. Оно располагалось на пригорке, и если бы не неохотно рассасывающаяся туманная дымка, отсюда были бы прекрасно различимы расположенные на юге Холмы — один из самых больших районов Рапгара. Сейчас открывался лишь вид на северо-запад, небольшое окно, пробитое в пелене играющим у воды ветром. Через узкий пролив виднелись острые крыши Гетто Два Окна, а за ними высились почерневшие цеха и склады Пепелка, за которыми дымили едва различимые фабричные трубы из красного кирпича.

— Мы когда-нибудь сдохнем от чадящей дряни, — с остервенением сказал Талер, грея руки в карманах плаща. — Недавно мне пришлось избавиться от квартиры, чтобы поменять вид из окна. Когда я смотрю на дым, мне кажется, что мои легкие полны сажи.

— Я тебя вполне понимаю. Но твой дом далеко от индустриальных районов, к тому же ветер все сносит на запад.

— Ну да! — Он мрачно сплюнул. — Мэр всегда может сказать, что город должен развиваться, и фабрики подстегивают производство. Дьюгони с радостью бы утопили градоначальника у себя в озере. Говорят, за последние пять лет там передохла половина рыбы и вода стала опасной для питья.

— По мне, так пусть лучше утопят мэра, чем весь Рапгар. Дьюгони контролируют плотину, но умники из Городского совета до сих пор считают, что водные жители и дальше станут терпеливо сносить всю ту дрянь, что сливают им на голову.

Талер пнул ногой подвернувшуюся на дороге консервную банку. Она загрохотала по мостовой, и несколько прохожих обернулись на шум, а во дворе одного из домов отчаянно затявкала собака.

— Ну, в администрации есть умные люди. — Он снял шляпу, почесал в затылке. — На последнем пятичасовом чае у Гальвирров Рисах рассказывал, что при совете создали экологический комитет, хотя владельцы предприятий и пытались вставлять палки в колеса. Только протекция Князя помогла. Как говорят, в совет попало даже несколько представителей из секты Детей Чистоты.

Я присвистнул:

— Если уж фанатики природы попали во власть, то ситуация действительно непростая.

— Угу, — подтвердил Талер и посмотрел в сторону фабричных труб, но «окно» в тумане уже затянулось, и даже крыши гетто были едва видны. — Если плотину прорвет, не сегодня, гак в следующем году, как раз во время весенних паводков, я буду во всеоружии. Подумываю купить себе лодку.

Я рассмеялся, но затем понял, что его идея не лишена смысла.

— Возможно, ты и прав, мой друг. Хотя плотина — рискованный шаг для самих дьюгоней. Они не отсидятся на глубине. Князь их вытащит на берег и освежует, точно лососей.

— Верно говоришь. Как я понял из газет, Городской совет пытается замаслить это дело тем, что передал в Комитет по гражданству новую резолюцию, посвященную дьюгоням. Возможно, наши водоплавающие соседи будут хотя бы удовлетворены тем, что процесс движется.

— Он движется гораздо медленнее, чем весной поднимается вода в озере. Подобное обстоятельство следует учитывать, — встрял в разговор Стэфан.

Я передал его слова Талеру, тот еще более мрачно кивнул и оглушительно чихнул в носовой платок.

Мы шли по району мяурров, застроенному достаточно высокими домами со скошенными крышами и перекинутыми между ними мостками. Представители кошачьего народа не гнушались ходить не только по земле, но в буквальном смысле по воздуху.

Чтобы рассказать об истории Кошачьего приюта, следует упомянуть о том, что раньше южный берег Рапгара был тих и пустынен. Холмы, поля, множество ручьев и леса, где Князья любили охотиться до тех пор, пока не организовали заказник в Лесу благородных, где теперь иногда проходит отстрел дичи. Редкие поселения эмигрантов вдоль берега были не в счет. Мяурры — уроженцы большого острова Спинотис, лесистого и горного, попали на берега рапгарского фьорда очень давно. Сюда приехал достаточно большой прайд, семей в восемьдесят — сто, сразу приглянувшийся тогдашнему Князю, создававшему первую гвардию и искавшему тех, кто будет служить ему верой и правдой и не зависеть от влиятельных семей лучэров, которые в то время еще иногда пытались оспорить его власть.