Марина Дяченко - Дикая энергия. Лана

И не могу. Подошвы прилипли к паутинке. Я как муха на липкой ленте, а мембрана начинает подрагивать, и ее ритм пробирает меня до костей.

Вот что такое — чужой ритм.

Я дергаюсь, пытаясь оторвать ступни и убежать. Мембрана не пускает. В панике, стараясь высвободиться, попадаю к ней в резонанс, дергаюсь, повинуясь чужому ритму, это похоже на конвульсии. Так вот что чувствуют жертвы Завода…

Но я — не жертва.

— Не жер-тва! — выкрикиваю я, выстраивая свой, пусть примитивный, ритм. — Не жер-тва!

Мой ритм на секунду вырывает меня из-под власти мембраны.

— Ди-кая! Ди-кая! Ди-ка-я э-нер-ги-я!

Ухитряюсь оторвать одну ступню — по зеленой поверхности распадателя расходятся красные волны. Полуослепшая от боли и страха, пытаюсь нащупать свой ритм, который проломил бы страшный ритм мембраны, и ничего лучшего не приходит в голову, чем старый, давно забытый танец пикселя во время энергетического шоу.

— Кра-си-че-бел! Жел-кра-жел!

Мышечная память приходит на помощь. Память движений. Ритм пикселя сменяется пляской на барабанах, ритмом Оберега и Аркана, ритмом уличного шествия. Из-под моих ног расходятся кругами красные полосы, как волны от брошенного в озеро камня.

— Жить сво-им рит-мом!

Я ничего вокруг не вижу. Я не вижу Хозяина. Не вижу своих друзей. Перед глазами — зелень мембраны и красные волны, которые становятся с каждой секундой все ярче. Удержать ритм! Удержать!

Мембрана резко прогибается. Прямо передо мной приземляется Лешка. Оборачивается ко мне. Раскидывает руки; я не сразу понимаю, что он делает. А он играет на барабанной установке — воображаемой.

Он мечется, не отрывая подошв от мембраны, он колотит по воздуху воображаемыми барабанными палочками. Не раздается ни звука, но ведь Лешка — глухонемой. Он сам — ритм.

Красные полосы становятся ярче. Кровавый отблеск лежит на лицах Мавра и Алекса, когда они вслед за Лешкой ступают на мембрану. За ними прыгает Лифтер. Мы вместе танцуем под неслышную Лешкину музыку.

Сломать чужой ритм! Удержать свой! Когда сытый зеленый свет окончательно сменится красным, мы победим!

Завод вибрирует.

Он живет — от последнего кирпичика в стене и до каждой ниточки распадателя. Дрожит каждой трубой, каждой пружиной, каждой жилкой толстого провода. Завод — тяжелая туша, угнездившаяся среди гор, фабрика жизни и смерти, трансформатор талантливого в посредственное, — тяжел и силен. Тысячи молний лупили в его громоотводы, но и покореженные и закопченные, железные шпили все так же протыкают небо. Тысячи молодых и сильных людей боролись с распадателем, но он одолевал и пожирал их, превращая дикую энергию в синтетическую.

Так чем ты лучше, Лана?

Не знаю, откуда пришла мысль.

Красные волны на распадателе тают, их поглощает сытая, невозможно яркая зелень. Полная загрузка, поглотитель работает, генератор заряжается, процесс идет в штатном режиме…

Ноги влипли — не оторвать. Мембрана дрожит, волны этой дрожи прокатываются по моему телу, и я чувствую, как распадаюсь изнутри.

Много о себе возомнила?

Вокруг, будто в замедленной съемке, танцуют Алекс и Мавр, бьет в невидимые барабаны Лешка, но на лице у него отчаяние. «Пощади их…» А я не пощадила! Красноватые разводы на мембране растворяются, перегрузка спадает…

Из темного тоннеля все так же медленно, будто в толще воды, вылетают один за другим молодые волчата во главе с длинноногим сыном Охотницы. И кидаются — как в омут — на мембрану.

Из-под ног у них бегут красные разводы. Волчата молоды. В них энергии — на всю долгую жизнь.

Я хочу крикнуть: что вы делаете?! Но голоса нет. Молча смотрю, как борются волчата. Их подошвы липнут к мембране, решительность сменяется растерянностью, а потом страхом…

Чем ты лучше, Лана? — шепчут старые стены. Много о себе возомнила, подтверждает решетка на потолке. Там, за решеткой, мощная вытяжка — порывом ветра унесет пепел…

Она решила изменить мир, хихикает мембрана. Я готова упасть.

Лешка стоит на коленях, трясется, как желе, в такт распадателю. Кто-то из волчат уже лежит… Я же просила, приказывала им оставаться снаружи!

Ноги подкашиваются. Рас-па-дай-ся! Рас-па-дай-ся! Я валюсь на мембрану, касаюсь ее коленями, ладонями, бедром; сила чужого ритма проникает в меня, как вода через пробоины. Проблески красного на зеленом тают, сменяясь густой сочной зеленью…

— Вставай.

Я поднимаю голову. Хозяин Завода. Рядом. На мембране.

— Вставай!

Его рука захватывает мое запястье. Он рывком поднимает меня на ноги. Его тоже колотит чужим ритмом. Он тоже сопротивляется. Из-под ног у нас расходятся, расплываясь по мембране, красные волны. Красиво пересекаются, образуя решетку.

Он наклоняется ко мне. Его лицо перекашивается от усилий — и впервые, с тех пор как я его знаю, делается не железным. Живым.

— Ты на мембране! — кричу я.

— Да! — Теперь он почти улыбается. — Я ее ритм… придавлю, чтобы вы набрали обороты! Давай! Давай!!

Зеленое поле мембраны розовеет. Я могу двигаться почти свободно. Протягиваю руки Мавру и Алексу, те подхватывают Лифтера и мальчишек, через секунду мы стоим на распадателе кольцом, взявшись за руки… нет. Положив руки друг другу на плечи.

А в центре круга стоит Хозяин. Его глаза закрыты. Он не танцует — странно покачивается, но его ритм схлестывается с ритмом мембраны, зелень бледнеет, наливается розовым…

Наши ноги с трудом отрываются от паутины. Потом все легче. Легче. Легче. Наш ритм — многократно помноженный друг на друга — нарастает и нарастает, заглушает ритм распадателя. Ар-кан! Ар-кан! Отве-ди бе-ду! Отве-ди бе-ду!

Свет вдруг наливается красным.

Мы танцуем на темно-кровавой мембране, распадатель многократно перегружен, но и круг вот-вот распадется. Ритм мембраны не слабеет — нарастает; схлестываясь с иссякающим ритмом Аркана, он пронимает меня до самых глубоких глубин, расшатывает, разбивает, я рас-па-да-юсь!

До смерти остается мгновение. Сейчас я — и мы все — взметнемся пеплом.

Хозяин, замерший в центре круга, ловит мой взгляд. Вижу, как шевелятся его губы: «Жил-был парень, звали его Ветер, он девчонкам головы кружил. Раз-два-три, славно жить на свете…»

Знаю, что не могу его слышать. И все-таки слышу.

«Три-два-раз…»

Его фигура взрывается. Распадается на миллионы частиц.

Взвывает насос над нашими головами, унося то, что секунду назад было человеком.

И одновременно лопается мембрана. Лопается и обмякает, из паутинки превращаясь в тусклую серую тряпку.

Наступает тишина.

В этой тишине я протягиваю руки. Беру Солнце, высвобождаю его из ветвей. И оно восходит, заливая меня теплом — изнутри.