Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

Глокта прижал ладонью задергавшийся левый глаз, а правым посмотрел на сидящую напротив женщину. По ее бледной щеке скатилась слеза и упала на стол.

«Зачем я это делаю?»

Он пожал плечами.

— А что мне еще остается?

Секутор, нагнувшись, толкнул через стол листок с признанием и рявкнул:

— Подписывай!

— Подписывай, дрянь, — прошипела Витари, — подписывай!

Карлота дан Эйдер дрожащей рукой потянулась за пером. Перо звякнуло о чернильницу и, уронив на стол несколько черных клякс, царапнуло по бумаге.

Ликования в душе Глокта не ощутил. Впрочем, как обычно.

«Осталось обсудить последний вопрос».

— Где прячется гуркский агент? — резко спросил он.

— Не знаю. И никогда не знала. Кто бы он ни был, он сам сегодня за вами явится. Как за Давустом. Возможно, ночью…

— Почему они так медлили?

— Я сказала им, что вы не опасны. Сказала, что Сульт просто пришлет тогда замену… а с вами я справлюсь.

«И справилась бы. Если бы не внезапная щедрость господ Валинта и Балка».

Глокта подался вперед.

— Кто гуркский агент?

Нижняя губа Эйдер тряслась так, что едва не стучали зубы.

— Не знаю, — прошептала она.

Витари с силой хлопнула ладонью по столу.

— Кто? Кто? Говори, сука, кто?!

— Не знаю!

— Лжешь!

Над головой Карлоты дан Эйдер звякнула цепь; практик туго затянула ее на горле бывшей королевы купцов и потянула назад, за спинку кресла. Эйдер задергала ногами, схватилась за душившую ее цепь — и в следующий миг оказалась лицом на полу.

— Лжешь!

Нос Витари сморщился от гнева, рыжие брови сомкнулись от напряжения над переносицей, глаза превратились в яростные щелочки. Наступив сапогом узнице на затылок, она выгнулась назад; цепь, намотанная на кулаки, впилась в них так, что они побелели. Секутор невозмутимо наблюдал за жестокой сценой, глаза его улыбались. Он что-то насвистывал, но сдавленные хрипы, шипение и бульканье задыхающейся на полу Эйдер свист почти заглушали.

Глокта молча смотрел на бьющуюся в предсмертной агонии женщину. Язык скользнул по пустым деснам.

«Она должна умереть. Выбора нет. Его преосвященство требует сурового наказания. В назидание остальным. И как можно меньше милосердия».

У Глокты задрожало веко, лицо задергалось. В помещении не хватало воздуха, жарко было, как в кузнице. Он обливался потом, умирал от жажды. Он едва дышал. Будто душат не Эйдер, а его.

«Ирония в том, что она права. Моя победа — для дагосканцев так или иначе поражение. Первые жертвы моих трудов как раз испускают последний вздох на пустыре перед городскими воротами. Теперь бойне не будет конца. Гурки, дагосканцы, союзники… Мы сгинем под горой трупов. И натворил все это я… Лучше бы заговор удался. Лучше бы я сдох в императорских тюрьмах. Все от этого только выиграли бы: гильдия торговцев пряностями, дагосканцы, гурки, Корстен дан Вюрмс, Карлота дан Эйдер… И даже я».

Магистр Эйдер уже почти не дергалась.

«Очередное воспоминание для дальнего уголка памяти. Очередной повод терзаться, оставшись наедине собой. Она должна умереть, правильно это или нет. Она должна умереть».

Эйдер издала глухой предсмертный хрип. Затем тихое сипение.

«Почти закончено. Почти».

— Довольно! — гаркнул он.

«Что?»

Секутор удивленно вскинул на него глаза.

— Что?

Витари, как будто не слыша, продолжала затягивать цепь.

— Довольно, я сказал!

— Почему? — прошипела она.

«И правда — почему?»

— Я приказываю, — рявкнул Глокта, — а не объясняюсь, мать вашу!

Витари, презрительно, с отвращением усмехнувшись, опустила цепь и убрала ногу с затылка Эйдер. Та не шевелилась, неглубокое, свистящее дыхание было едва слышно.

«Тем не менее она дышит. Архилектору потребуется объяснение, причем убедительное. Как же я это, интересно, объясню?»

— Отнесите ее обратно в камеру, — велел он и, опираясь на трость, устало поднялся с кресла. — Возможно, она нам еще пригодится.

Глокта хмуро вглядывался в темноту за окном, наблюдая, как на Дагоску низвергается с неба гнев Господень. Три огромные катапульты, стоящие далеко за городскими стенами вне пределов досягаемости стрел, трудились с обеда без остановки. На приведение каждой машины в боевую готовность ушло примерно по часу. Глокта следил за процессом в подзорную трубу.

Катапульты установили в нужное место, рассчитали дальнобойность. Бородатые инженеры в белых одеяниях бурно о чем-то спорили, смотрели в подзорные трубы, придерживали болтающиеся отвесы, возились с компасами, бумагами, счётами, настраивали огромные, удерживающие машину затворы. Закончив наладку, они отвели длинное плечо рычага назад, и двадцать лошадей, все в пене, подгоняемые ударами хлыстов, потянули наверх гигантский противовес — черную железную глыбу с высеченным на ней мрачным гуркским ликом. Затем хмурые рабочие, перекрикиваясь и размахивая руками, при помощи системы блоков осторожно поместили в ковш огромный снаряд — бочку диаметром в шаг — и в страхе торопливо отступили назад. Тогда к машине медленно приблизился раб с длинным шестом, на конце которого пылал шар, и поднес его к бочке. Пламя перекинулось на снаряд, рычаг пошел вниз, тяжелый груз рухнул, плечо рычага длиной с добрый ствол сосны взметнулся в воздух, и горящая глыба взмыла к облакам. Снаряды взлетали и с грохотом падали на протяжении нескольких часов; солнце тем временем медленно уползло на запад, небо потемнело, холмы на материке превратились в далекие сумрачные силуэты.

Глокта проводил взглядом взмывший с шипением в черноту ослепительно сияющий шар — его блеск чуть ли не выжигал в глазу след. Казалось, целую вечность он висел напротив Цитадели. Затем с треском, словно комета, он рухнул на тесные кварталы Нижнего города, оставив за собой сверкающий огненный хвост. Языки пламени взметнулись вверх и, брызнув в стороны, жадно набросились на крохотные коробки лачуг. Внезапно громыхнул взрыв такой силы, что Глокта вздрогнул.

«Взрывчатый порошок… Когда-то его действие мне показывал на деревянной скамейке адепт-химик. Кто бы мог подумать, что из подобной смеси выйдет столь мощное оружие?»

Он будто наяву видел царящий внизу хаос: маленькие фигурки мечутся по улицам, пытаясь извлечь из пылающих жилищ раненых и спасти из-под завалов хоть какие-то вещи, цепочки почерневших от дыма людей передают друг другу ведра с водой, тщетно борясь с наступающей на них геенной огненной… На войне всегда так: чем меньше у человека имущества, тем больше он теряет. Пожары горели по всему Нижнему городу. Огонь сиял, мерцал, трепетал на дующем с моря ветру и отражался в черной воде пляшущими оранжевыми, желтыми и зловеще-красными бликами. Даже здесь, наверху, воздух пропитался тяжелым, удушающим, масляным запахом дыма.